- Не знаю, наверное. Сашико и Марико за этим следят. Надя... ты очень похорошела, похудела, почти как прежняя, петроградская, гимназистка, записавшая мне в альбом:
Писать плохих стихов я не хочу
Хороших я не знаю
А потому, не тратя слов,
Счастливой быть желаю.
Вот и я, не тратя лишних слов, желаю тебе быть счастливой. Он замечательный, его здесь все просто обожают, а что маленького роста, так и Иосиф - не великан.
- Ты о ком?
- Ты всегда была шкатулочкой с секретом, но в Москве ходят слухи, что у вас роман с Сергеем Миронычем.
- Ну что ты, Ирина. Это невозможно.
- Что невозможно слухи или роман? Ну не хочешь - не говори. Но по-моему Иосиф именно это имел ввиду, когда сказал "Меня там никто не ждет". Ты же видаешься с ним?
- Иногда он заходит, иногда приглашает меня в театр. Что тут такого необычного?
- Я сказала. И я была бы рада за тебя, если бы мне не было так страшно. Я командировку специально выпросила, чтоб увидеть тебя.
Пришел с работы отец, и разговор пошел о Каллистрате, о работе Юлии Николаевны в Красном Кресте. Ягода вдруг арестовал ее за связь со ссыльными меньшевиками. Она передавала им помощь от заграничных родственников. Выручил, как всегда, Авель. Юлия Николаевна была в Суздале, отвозила посылки, там лучше, чем в Ярославских Коровниках. Двери комнат не запирают, красивый зеленый двор...
Надежда думала: "Я сказала тоже слово, что и ему "невозможно".
Утром она по совету доктора отправилась в горы. Широкая тропа поднималась вверх через парк. Парк назывался Геологическим, потому что вдоль теренкура лежали глыбы разных пород с железными табличками-названиями. Она прошла мимо маленького водопада и увидела на склоне каменный крест. У его подножья тоже лежали камни с надписями на железных табличках. Но на табличках готическим шрифтом были выбиты не названия пород, а фамилии и имена. Маленький мемориал - в память тех, кто не вернулся в свой Мариенбад с Мировой войны. Она читала имена погибших, даты их рождения, смерти и названия маленьких украинских и белорусских местечек, где они остались навсегда. И вдруг перед ней всплыли лица, нет, не ушедших, их она не могла знать, а тех, кто попал в плен и остался жив. Они работали на торфяных болотах под Богородском. Белые белки глаз, белые зубы - все остальное покрыто черной жижей. Кажется шестнадцатый год, да, шестнадцатый, она, Нюра и отец в конце мая приехали на первую в России электростанцию на торфах. Перед этим месяцы мучительных для всех отношений мамаши с отцом. Наконец, мамаша куда-то ушла, квартиру на Сампсониевском освободили, и они двинулись к Красину под Москву. Там отцу предложили работу.