Опершись на каменный парапет, чувствуя себя попеременно то изнеженным Онегиным, то печальным Печориным, а то Джеймсом Бондом с большого бодуна, Голицын стоял на мосту Карла Великого, любовался украшающими мост угрюмо-грациозными статуями, глядел на вяло текущую Влтаву, блестящую, как волчья шерсть. Эта река помнила Игнатия Лойолу... Вот же какой храм возвели во имя его. Великолепные своды, суровый шприц шпиля для лечения ереси небесной. Сияющий символ веры в честь зияющего изувера, пир во имя Чумы. Верьте, верьте после этого красоте. Большие храмы всегда стоят на большой крови.
Потом легкие, восторженные ноги туриста-неофита принесли Голицына в старый город. Это уже была совершенно особая песня - прозрачная, праздничная, как переливчатая переводная картинка. Каменные слова этой песни были вески, но невесомы. Что-то в ней напоминало попытку определения гениальности, то есть невозможного сочетания легкости и глубины, остроты и нежности, страдания и надежды, и торжества чувства меры в безмерности чувств.
Правда, очень скоро Голицын изнемог под золотою грудой впечатлений. Увиденное не просто поражало воображение, а сводило его к нулю или даже величине сугубо отрицательной. Понятно почему Рудольф Второй - король магов, чародеев, алхимиков, колдунов и астрологов, под конец жизни уединился от мира в Градчанском дворце. "Королева, секунду внимания: император Рудольф, чародей и алхимик".
Безусловно, добрел Голицын и до золотой улочки у южной стены Пражского града, поглядел на сказочные домики, радужные, с витражными окнами. Как раз здесь тусовались некогда мрачные соискатели философского камня, кузнецы дьявольского, алхимического золота. Чертили пентограммы, резались в карты с мировыми демонами, растили гомункулусов в ретортах и получали каждый свое: кто геморрой, кто вечное проклятие.
"Философский камень, если он существует, должен быть легче воздуха" сказал себе строго Голицын и прибавил: "А Прага без пива - это деньги на ветер".
Бережно прижимая к сердцу кейс, как Веничка Ерофеев свой драгоценный чемоданчик, Голицын пустился в плавание по пенным пивным валам.
Вначале он завернул в пивную "U FLeku", где обнаружил сложную систему соединяющихся залов. Для чистоты эксперимента он посетил их все: "Старочешский", "Большой", "Ливерная колбаска"... Больше всего ему, однако понравился большой зал с веселым названием "Чемодан". Любуясь расписными стенами и потолками, Голицын поднял кружку за бессмертные строки Маяковского:
Сижу под фресками
И пиво трескаю.
Из всего потресканного наибольшее впечатление произвело на Голицына пиво темно-коричневое, как колдовская "порченная кровь", и сладковатое, как леденец.