- Однако, - заметил я, - нельзя сказать, чтобы лицо Гектора, которое вы создали, светилось умом и интересом к окружающему миру.
- Разумеется, нет! Оживленное, любопытное, открытое внешнему миру лицо - гибель для обнаженного тела. Оно опустошило бы его, лишило сущности. Тело стало бы не стоящей внимания подставкой для этого направленного на окружающее света: так башня маяка, погруженная во тьму, существует лишь для того, чтобы луч вращающегося фонаря мог озарять небо. Нет, подходящее лицо для обнаженного - лицо замкнутое, сосредоточенное, обращенное в себя. Возьмите хоть роденовского "Мыслителя". Человек - воплощение животной силы, упершись лицом в сжатые кулаки, совершает отчаянное усилие, дабы извлечь слабую искру из своего неразвитого мозга. Все его мощное тело пронизано и словно преображено этим усилием - от повернутых внутрь ступней до богатырской спины и бычьего затылка.
- Я как раз подумал о глазах статуй - у них странный взгляд, кажется, что они смотрят сквозь нас, не видя, как будто каменные глаза и видеть могут только камень.
- Глаза статуй - замурованные родники, - обронила Вероника.
Мы помолчали, рассматривая три фотографии, отпечатанные на очень плотной бумаге. Тело Гектора на ровном черном фоне - мне знакомы эти большие рулоны ватмана всевозможных оттенков, которыми пользуются фотографы, чтобы изолировать свою модель, подобно насекомому, наколотому на булавку в коробке энтомолога, - как бы рассеченное отчетливыми границами между тенью и пятнами света от единственного мощного источника, застывшее в неподвижности, просматривалось, казалось, до костей, точно препарированное рукой паталогоанатома в анатомическом театре.
- Это, пожалуй, не совсем то, что называют "живым мгновением", пошутил я, пытаясь стряхнуть с себя чары - недобрые чары, - исходившие от этих снимков.
- Живая натура никогда мне особенно не удавалась, - согласилась Вероника. - А вы вспомните Поля Валери: "Истина нага, но под наготой есть живое мясо". Знаете, существуют две школы фотографов. Одни ловят кадр неожиданный, трогательный, страшный. Их можно встретить в городах и деревнях, в толпе бастующих и на полях сражений, они колесят повсюду в погоне за сиюминутными сценками, мимолетными жестами, мерцающими мгновениями, которые - все до единого - служат иллюстрацией убийственной ничтожности удела человеческого: мы вышли из небытия и обречены вновь туда вернуться. Так вот, лучшие из них сегодня - Брассай, Картье-Брессон, Дуано, Вильям Клейн. Но есть и другое течение, его родоначальник - Эдвард Вестон. Это школа продуманного, рассчитанного, неподвижного кадра, когда фотоаппарат ловит не мгновение, но вечность. Среди ее представителей можно назвать Дени Бриа, вы, может быть, видели его здесь: с бородой и в очках, похож на Хемингуэя. Он безвыездно живет в Любероне и вот уже двадцать лет фотографирует только растения. А сказать вам, кто его злейший враг?