- Какой там юг! Мы пока дальше Лиона не бываем. А потом, знаешь, на автостраде... Если бы и были эти самые абрикосы, глазеть-то на них все равно некогда.
Он встает и в знак уважения к матери - вообще-то в крестьянских семьях мужчины посуду не моют - ополаскивает под краном свою кружку.
- Когда вернешься?
- Как обычно - послезавтра вечером. В Лион и обратно, напарник старина Гастон, покемарю в кабине, я привык.
- Привык... - повторяет мать тихонько, будто про себя. - А я вот никак не привыкну. Ну да ладно, коли тебе это по душе...
Сын пожимает плечами.
- Куда денешься!
Величественная тень грузовика с полуприцепом вырисовывалась на фоне светлеющего неба. Пьер не спеша обошел вокруг. Так было каждое утро стоило ему после ночной разлуки увидеть свою огромную игрушку, как у него теплело на сердце. Он ни за что не признался бы в этом матери, но, честно говоря, предпочел бы и ночевать в грузовике. Машина даром что большая, а, запирай не запирай, всякое может приключиться: того гляди, помнут что-нибудь, отвинтят, свистнут. А то и вовсе угонят вместе с грузом - такое случалось, хоть и не верится.
Сегодня, как, впрочем, и всегда, все оказалось в полном порядке; пора было браться за дело, машину надо вымыть, а время не ждет. Прислонив к решетке радиатора лесенку, Пьер принялся мыть большое, выпуклое ветровое стекло. Ветровое стекло - это совесть автомобиля. Все остальное на худой конец можно оставить пыльным и заляпанным, но ветровое стекло должно быть безукоризненно чистым.
Потом Пьер почти благоговейно опустился на колени перед фарами. Дышал на стекла и водил по ним белой тряпочкой, нежно и заботливо, как мать, утирающая рожицу ребенку. Затем прикрепив лесенку к борту на ее обычном месте, он забрался в кабину, плюхнулся на сиденье и нажал на стартер.
На набережной Рассвета в Булонь-Бианкуре, на углу улицы Сены, стоит старый дом-развалюха; весь обветшал, и даже странно видеть на первом этаже бистро, сверкающее неоном, никелем и разноцветными огоньками игровых автоматов. Гастон живет здесь один в комнатушке на седьмом этаже. Сейчас он в полной готовности стоит перед входом в бистро, и грузовик подбирает его почти на ходу.
- Как жизнь, папаша?
- Ничего, помаленьку.
Все у них расписано, как по нотам. Гастон выдерживает трехминутную ритуальную паузу. Затем принимается распаковывать дорожную сумку, которую втащил в кабину и положил на сиденье между собой и Пьером, и расставляет по местам термос, сумку-холодильник, судки, пакеты и свертки - быстро, с проворством, говорящим о выработанной годами привычке. Гастон - маленький, щуплый человечек не первой молодости, со спокойным, внимательным лицом. В нем чувствуется пессимистическая умудренность слабака, с детства привыкшего защищаться от ударов жизни, изначальную враждебность которой он не раз испытал на собственной шкуре. Покончив с расстановкой своих припасов, он приступает к переодеванию. Сменяет ботинки на мягкие тапочки, куртку на толстый свитер с высоким воротником, баскский берет на шерстяной шлем, и даже ухитряется снять брюки, что нелегко: места мало, и пол под ногами движется.