- Да что автострада?
- Тьфу ты, я ж тебе толкую! Ты что, не чувствуешь, когда проезжаешь шлагбаум, и в руках у тебя путевая карточка, - ты не чувствуешь, что произошло что-то важное? Проехал - и шпаришь прямиком по бетонной полосе, она такая ровная, прямая, сама несется под колеса и никаких сюрпризов не преподносит. Ты попал в другой мир. В новый. Автострада - вот это что! И ты - здешний, с автострады!
Но Гастон упорно отказывался его понимать.
- Нет уж, для меня автострада - это работа, и больше ничего. По мне, так даже немного нудная. Особенно на такой громадине, как наша. Вот будь я помоложе, выжал бы здесь двести в час на "Мазерати", с большим удовольствием. А трюхаться, когда у тебя сзади сорок тонн, по-моему, на скоростных шоссе интереснее - тут тебе и эстокады, и бистро на каждом шагу.
- Ладно, - согласился Пьер, - "Мазерати" и двести в час. Так вот, погляди на меня: я пробовал.
- Пробовал? Ты? Двести в час по автостраде на "Мазерати"?
- Ну, не на "Мазерати", конечно. Это был старый "Крайслер" Бернара, помнишь, он еще перебрал мотор? Ну вот, сто восемьдесят на автостраде мы выжали.
- Это не совсем то.
- Да что ты придираешься, какие-то двадцать километров!
- Я не придираюсь, я просто сказал: это не совсем то.
- Ну, а я тебе скажу: наш грузовик мне все равно больше нравится.
- Ты хоть объясни толком.
- Потому что в "Мазерати"...
- В старом "Крайслере"...
- Без разницы, тебя к земле прижимает. Что ты видишь? А наш красавец он высокий, ты смотришь сверху.
- Тебе обязательно надо смотреть сверху?
- Так я ведь люблю автостраду. Мне хочется ее видеть. Ты только взгляни, как эта линия убегает к горизонту! Здорово, правда? А когда ползешь на брюхе по земле, ты этого не видишь.
Гастон снисходительно покачал головой.
- Знаешь, тебе бы самолеты водить. Вот уж будешь смотреть сверху так сверху!
Пьер возмутился.
- Ты ничего не понял или издеваешься? Самолет - скажешь тоже! Это слишком высоко. Автострада, понимаешь - надо быть на ней. Надо быть с ней. И сворачивать с нее нельзя.
* * *
В это утро стоянка со странным названием "Ландыши" под ранним солнцем радовала глаз такими яркими красками, что автострада в сравнении с нею казалась грохочущим бетонным адом. Гастон затеял уборку в кабине и разложил на сиденье целый арсенал тряпочек, веничков, метелок из перьев и чистящих средств под насмешливым взглядом Пьера, который вылез наружу, чтобы размять ноги.
- Я как-то посчитал по часам: эта кабина - место, где я провожу большую часть моей жизни. Так пусть тут хотя бы будет чисто, - объяснил Гастон, как будто разговаривая сам с собой.