Оба мальчика со всех ног бежали к городку, задыхаясь от страха. Время от времени они боязливо оглядывались через плечо, точно опасаясь погони. Каждый пень, выраставший перед ними из мрака, они принимали за человека, за врага и цепенели от ужаса; а когда они пробегали мимо уединенно стоявших домиков, уже совсем близко от городка, то от лая проснувшихся сторожевых собак у них на ногах словно выросли крылья.
– Только бы добежать до старого кожевенного завода! – прошептал Том, прерывисто дыша после каждого слова. – Я больше не могу!
Вместо ответа Гекльберри только громко пыхтел, и оба мальчика, собравшись с последними силами, пустились бежать к желанной цели, не сводя с нее глаз. Эта цель становилась все ближе и ближе, и, наконец, они влетели в отворенную дверь плечо к плечу и упали на землю в спасительной тени, радостные и запыхавшиеся. Мало-помалу они отдышались, сердце стало биться ровней, и Том прошептал:
– Гекльберри, как по-твоему, чем это кончится?
– Если доктор Робинсон умрет, то кончится виселицей.
– Ты так думаешь?
– И думать тут нечего, знаю.
Том промолчал, потом опять спросил:
– А кто же донесет? Мы с тобой?
– Что ты мелешь? Мало ли что может случиться. А вдруг индейца Джо не повесят? Он же нас убьет, не теперь, так после, это как пить дать.
– Я и сам так думал, Гек.
– Если доносить, пускай уж лучше Мэф Поттер доносит, раз он такой дурак, да еще и пьяница; а пьяному море по колено.
Том ничего не ответил – он думал, потом прошептал:
– Гек, Мэф Поттер не знает ничего. Как же он может донести?
– Почему же это он ничего не знает?
– Потому что он свалился замертво, как раз когда индеец Джо замахнулся ножом. И ты думаешь, он что-нибудь видел? Ты думаешь, что он что-нибудь знает?
– А ведь, ей-богу, это верно, Том!
– А еще знаешь что? Может, от удара доской он тоже ноги протянет.
– Нет, это вряд ли, Том. Он же был выпивши, сразу видно, да он и никогда трезвый не бывает. Взять хоть моего отца: когда налижется, лупи ты его хоть колокольней, ничего ему не сделается. Он и сам так говорит. То же самое и Мэф Поттер, ясное дело. Вот если б он был трезвый, тогда, пожалуй, мог бы окочуриться от такой затрещины, да и то еще неизвестно.
После нового раздумья Том сказал:
– Гекки, а ты не проговоришься?
– Том, проговариваться нам никак нельзя. Сам знаешь: если этого индейского дьявола не повесят, он не задумается нас утопить, как котят. Попробуй только, проговорись! Вот что, Том, дадим друг другу клятву, что будем молчать, – без этого нельзя.