- Гм, гм, - сказала она, и все насторожили уши, кроме бедного Огненного Колеса, которое продолжало трясти головой и повторяйте: "Романтика умерла".
- К порядку! К порядку! - крикнул один из Бураков.
Он был в некотором роде политик и всегда играл выдающуюся роль в местных выборах, так что умел кстати ввернуть подходящее парламентское выражение.
- Умерла и не воскреснет, - прошептало Огненное Колесо и заснуло.
Как только водворилась полная тишина, Ракета откашлялась в третий раз и заговорила - медленно и внятно, словно диктуя свои мемуары, и заглядывая через плечо того, кому она их диктовала. Действительно, манеры у нее были изысканные.
- Какое это счастье для королевича, что его женят как раз в тот день, когда решили пустить меня! Право, если б это даже нарочно было подстроено, это не могло бы сложиться удачнее для него, но принцам всегда везет.
- Ах, Ты, Господи! - пискнула маленькая Шутиха. - А я думала, что как раз наоборот, - что это нас будут пускать в честь свадьбы Принца.
- Вас - может статься, - ответила Ракета, - я даже не сомневаюсь в этом; но я - другое дело. Я очень замечательная Ракета и происхожу от замечательных родителей. Мать моя была знаменитейшим Огненным Колесом своего времени и славилась своими грациозными танцами. Во время своего большого публичного дебюта она описала в воздухе девятнадцать кругов перед тем, как погаснуть, и каждый раз выбрасывала в воздух семь розовых звездочек. Она имела в диаметре три с половиною фута и была сделана из лучшего пороха. Отец мой был Ракетой, как и я, и французского происхождения. Он взлетел так высоко, что иные боялись, что он и совсем не вернется обратно. Но он все же вернулся, так как натура у него была кроткая и благожелательная, и учинил блестящий спуск, рассыпавшись золотым дождем. Газеты отзывались об его выступлении очень лестно. "Придворная Газета" даже назвала его триумфом пилотехнического искусства.
- Пиротехнического. Вы хотите сказать: пиротехнического, - поправил Бенгальский Огонь. - Я знаю, что это называется: пиротехнический. Я сам видел это слово написанным на моей коробке.
- А я говорю: пилотехнический, - строгим тоном возразила Ракета; и Бенгальский Огонь почувствовал себя совсем уничтоженным и сейчас же начал задирать маленьких Шутих, чтоб показать, что и он тоже кое-что значит.
- Так я говорила... - продолжала Ракета. - Я говорила... Что, бишь, я такое говорила?
- Вы говорили о себе, - сказала Римская Свеча.
- Ну, разумеется. Я знала, что обсуждала какой-нибудь интересный вопрос в то время, как меня так грубо прервали. Я ненавижу грубость и всякую невоспитанность, так как я чрезвычайно чувствительна. В целом мир нет никого, кто был бы чувствительнее меня - в этом я совершенно уверена.