В огромной, похожей скорее на бальный зал, гостиной стоял полумрак. Белый кот лежал на коленях Андрея и урчал, как паровоз, заглушая звуки, слабо доносившиеся" с улицы. Неожиданно зажженный яркий свет заставил его зажмуриться, а кота испуганно шарахнуться к камину.
— Неужели нельзя без этих фокусов? — Андрей с раздражением посмотрел на вошедшего Вадима.
— Прости, я не знал, что ты здесь, — спокойно ответил тот. — Погасить?
— Ладно уж, — Андрей махнул рукой, — Я как раз собирался с тобой поговорить. Ты в последнее время так редко бываешь дома…
— Ты можешь позвать меня в любой момент, — ответил Вадим, усаживаясь на диване напротив, — у тебя есть номер моего мобильного телефона.
— Да уж… Замечательное нововведение, — усмехнулся Андрей. — Кажется, ты послал меня куда подальше, когда я…
— Отец, — Вадим натянуто улыбнулся, — ты представить себе не можешь, насколько твой звонок был в ту минуту некстати…
Некстати… Да этот звонок едва не погубил его… Он совсем позабыл про мобильник, слишком одержим был яростью. Когда раздался звонок, он стоял позади маленького лысого господина в его роскошном особняке…
Чем-то они с Викторией были неуловимо похожи, он чувствовал в ней родственную душу. Она знала толк в одиночестве, так же как и он. Она жила в мире собственных фантазий. Как спящая Царевна пребывала в летаргическом сне среди людей, которых рисовало ей воображение. Только с ними она была настоящей, совершая набеги на мир реальный только для того, чтобы приглушить свои земные потребности. Порой ему казалось, что если убрать из ее комнаты компьютер, она превратится в умалишенную, а ее фантазии, так красиво ложащиеся на бумагу, станут обычным бредом высохшего от одиночества сердца.
Безусловно, ему нравился и ее успех. Писательница-неудачница не могла бы удостоиться его внимания. Успешность — это тоже судьба.
Успешность — это кармическое здоровье, присущее исключительно душам высокого уровня организации.
А самое главное, Виктория каждую ночь являлась ему во сне и он просыпался с отчаянной надеждой, что она вернется. Одумается и вернется. Но время шло, а она и не думала возвращаться или хоть как-то дать знать о себе. Словно не было тех двух дней, которые они провели взаперти от мира. Воспоминания о них за два года не только не стерлись, но даже не выцвели и не потускнели. Они, пожалуй, стали только ярче после сотни женщин, перебывавших в его постели.