Паша заплакала, сложив губы мятой подковой.
- Ну чего ты ревешь? - строго спросил доктор.
- Да чего там у вас убирать, в кабинете-то? Мне там раз махнуть, и вся работа.. А варит-то она как - ни борща сварганить, ни каши... - Она вынула из вылинявшего черного халата белую тряпочку и вытерла глаза.
- Собирайся, Паша, поехали, и не дури, - приказал Андрей Иннокентиевич, и они вместе поехали на долгом трамвае через всю Москву к доктору.
- Нечего тебе обижаться, нам помирать пора. Пусть на свой лад устраивает, ей рожать скоро, - внушал Паше доктор по дороге, но она скорбно трясла головой, молчала и только возле самого дома, собравшись с духом, ответила ему:
- Да смотреть-то обидно. Женился на головешке азиятской.. Одно слово Бухара!
Видно, Паша еще не прониклась до конца духом полного и окончательного интернационализма.
А "головешка азиятская", которую муж ласково называл Алечкой, молчала, сияла глазами в его сторону, легко и ловко перебирала тонкими пальцами, расчищая запущенный дом.
Доктор, в молодые годы подолгу живший в Средней Азии, многое понимал в особенном устройстве Востока. Знал он, что даже самая образованная азиатская женщина, слагающая стихи на фарси и арабском, по движению брови свекрови отправляется вместе со служанками собирать кизяк и лепить саманные кирпичи...
Из окна кабинета доктор наблюдал, как его беременная невестка сидит на корточках в палисаднике, отчищает старую кастрюлю и ее серповидные тонкие лопатки мелко ходят под легкой тканью платья.
"Бедная девочка, - размышлял старше, - трудно ей будет привыкать".
Но она разобралась быстро.
Не свекровь и не служанка, определила она старую Пашу, подумала и догадалась: кормилица.
И с этой минуты не было у Паши никакого недовольства невесткой, потому что хоть та и ошиблась относительно роли старухи, но ошибка оказалась вернее истины. Алечка была с Пашей ласкова и почтительно-проста.
Что же касается старого доктора, то одних его седин было бы достаточно, чтобы не поднимать ей на него смиренных глаз. Но, кроме того, доктор напоминал ей отца, узбекского ученого старого толка, умершего незадолго до войны. Ему все не могли определить правильного места в новом пантеоне советских узбекских деятелей, выбирая между образом востоковеда-полиглота, исследователя и знатока фольклора и широко образованного в восточной медицине врача.
Сам он в конце жизни всему предпочитал богословие и писал до последних дней трактат об исре, ночном путешествии Мохаммеда в Небесный Иерусалим, что тоже было серьезным препятствием к официальному посмертному признанию. Однако назвали окраинную улицу столицы в его честь, хотя через несколько лет и переназвали... Был он настолько свободомыслящим человеком, что дал образование не только своим многочисленным сыновьям, но и дочерям. Младшая доучиться не успела при жизни отца, ей досталось всего лишь медицинское училище...