Сорок лет тому назад Анне Федоровне хотелось ее ударить стулом. Тридцать - вцепиться в волосы. А теперь она с душевной тошнотой и брезгливостью пропускала мимо ушей хвастливые монологи и с грустью думала о том, что утро, столь много обещавшее, у нее пропало.
Зазвонил телефон. Вероятно, из отделения. Что-то стряслось, иначе бы не позвонили так рано. Она поспешно сняла трубку:
- Да, да! Я! Не понимаю... Из Йоханнесбурга? - Как не узнала сразу этот голос, довольно высокий, но вовсе не бабий, со скользящим "р" и с длинными паузами между словами, как бывает у излечившихся заик. Подбирает слова. Тридцать лет.
Сначала все нахлынуло к голове, и стало жарко, а через секунду прошиб пот и дикая слабость.
- Да, да, узнала.
Нелепый вопрос "как поживаешь?" через столько лет.
- Да, можно. Да, не возражаю. До свиданья. - Положила трубку. Даже от руки кровь отхлынула, ослабли и промялись подушечки пальцев, как после большой стирки.
- Кто звонил?
- Марек
Надо было встать и уйти, но сил не было.
- Кто?
- Муж мой.
- Скажи пожалуйста, он еще жив! Сколько же ему лет?
- Он на пять лет меня моложе, - сухо ответила Анна Федоровна.
- Так что ему от нас надо?
- Ничего. Хочет повидать меня и Катю.
- Ничтожество, полное ничтожество. Не понимаю, как ты могла с ним...
- У него клиника в Йоханнесбурге, - попыталась перевести стрелку Анна Федоровна, и ей это удалось. Мур оживилась:
- Хирург? Забавно! Хирургом был твой отец. Я попала в автомобильную катастрофу на Кавказе. Если бы не он, я бы потеряла ногу. Он сделал блестящую операцию. - Мур хихикнула: - Я его соблазнила, будучи в гипсе...
Самое удивительное, что подробности были неисчерпаемы, - про то, что Мур вышла замуж на пари и выиграла бриллиантовую брошь у знаменитой подруги, Анна Федоровна давно знала, про гипс услышала впервые и прониклась вдруг недобрым чувством к давно умершему отцу, которого в детстве горячо любила. Он был на двадцать лет старше матери, последний, если не считать самой Анны Федоровны, представитель медицинской немецкой семьи, преданный своей профессии до степени, не совместимой с жизнью. Но хранил его случай. Когда-то в молодости, будучи врачом в уездном городе, он сделал трепанацию черепа молодому рабочему, погибавшему от гнойного воспаления среднего уха. При новой власти рабочий вознесся до самых неправдоподобных высот, но доктор Шторх, совершенно о нем забывший, не выветрился из памяти благодарного пациента, и тот дал ему своего рода охранную грамоту. Во всяком случае, служба его военным врачом в царской и впоследствии в Добровольческой армии не помешала ему умереть в своей постели честной и тяжелой смертью от рака.