Из левого крена самолет перешел в правый.
- Снаряды рвутся под нами... - доложил хвостовой стрелок.
- Это уже хуже, - отозвался Арсен. - Командир, может, увеличим скорость...
Не успел Арсен закончить, как под левой плоскостью раздался сухой треск, который слышен всегда, несмотря на гул моторов.
"Угодили", - мелькнула мысль, и я невольно повернулся влево.
Пожара в самолете не было. Но я увидел, как наш Прокофьич торопливо давал какие-то указания своему помощнику. Выслушав его, тот полез в плоскость. Но раздался голос борттехника:
- Больше нельзя, выключаю! - И он выключил мотор.
В этот момент мы вышли из зоны действия зенитной артиллерии и прожекторов. Теперь можно было осмотреться. Помощник борттехника вернулся весь мокрый и, жестикулируя, о чем-то с жаром докладывал своему начальнику. Выслушав его, Прокофьич махнул рукой. Я понял, что пока большой опасности нет.
Маневрируя над целью, мы снизились до тысячи шестисот метров и полет продолжали на этой высоте. Я дал летчикам курс, отметил время отхода от цели. Радист доложил на землю о выполнении задания, состояния материальной части, экипажа. Все успокоились, в корабле наступила тишина. Так всегда бывает после сильного перенапряжения. Одному необходимо выпрямить ноги или поправить парашют на сиденье, другому - закрыть кислород или проверить ленты пулемета, третьему - просто размяться немного. Но всем хочется побыть несколько минут наедине со своими мыслями.
Вывод из строя одного мотора никого не беспокоил: к этому мы привыкли. И, сделав необходимые записи в бортжурнале, я уже хотел было отдыхать, как заметил некоторое оживление техников. Выключившись из общей радиосети, они что-то кричали друг другу. Услышать их было невозможно, так как голоса были намного слабее гула моторов. Но помощник борттехника, очевидно получив дополнительное указание своего начальника, взял электрический фонарик и вновь юркнул в плоскость.
Первым заговорил командир корабля.
- Ну как, штурман, куда бомбы-то положил?
Я хотел было сказать, что если даже одна бомба и попала в канал, то две другие разорвались по обе стороны, нанеся ощутимый ущерб, как вдруг раздался голос Александра:
- Зачем убираешь обороты первому мотору?
- Нельзя больше, греется, - ответил Прокофьич.
Выход из строя обоих левых моторов грозил вынужденной посадкой на территории противника. И без того небольшая скорость полета стала еще меньше, к тому же на этой высоте упала и скорость попутного ветра. Казалось, что самолет повис в воздухе, скорость полета была лишь немногим более двухсот километров в час.