С этой минуты жизнь пошла совершенно иначе. В тот же день, едва дав Арцеулову привести себя в порядок после узилища, его доставили прямиком к Главнокомандующему. Оказывается, Врангель помнил и Арцеулова, и задание, с которым отправляли его к Адмиралу. Ростислав сразу же получил выговор за то, что не решился обратиться прямо к Главкому, а затем Врангель слушал его больше двух часов. Арцеулов понимал, что его рассказ уже не имеет никакой практической ценности. Все, ради чего его посылали через фронт, погибло вместе с Колчаком. Но барону было, похоже, просто интересно. Ростислав был единственным, кто сумел добраться к Колчаку – и вернуться. Врангель слушал его не перебивая, как слушают сказку или древний миф о героях…
…Из кабинета Врангеля Ростислав вышел уже подполковником. Поскольку документов у него не оставалось, он мог легко стать и генералом – барон верил на слово. Конечно, подобная мысль даже не приходила в голову, но кое-какие выводы Арцеулов уже успел сделать. Здесь, в Крыму, очень легко отправляли людей в контрразведку – и так же легко повышали в чинах. Оставалось узнать, как здесь воюют.
Тургул обещал ему должность заместителя командира полка – и не простого, а Первого Офицерского, лучшего в дивизии. Иного желать просто невозможно, и Ростислав заранее обрадовался. Оставался пустяк, чистая формальность – пройти через армейских эскулапов, дабы получить справку, без которой здесь, как, впрочем, и всюду, дела не делались. Ростислав с легким сердцем зашел в центральный севастопольский госпиталь – и был признан полностью негодным к службе.
Это был конец. Напрасно он доказывал, шумел, пытался поднимать гирю и стоять на руках. Врачи были неумолимы, а когда он в отчаянии бросился к Тургулу, тот выслушал сочувственно, но с медициной посоветовал не шутить…
…Через несколько дней Арцеулов попал на прием к какому-то столичному светиле, занесенному военным ветром в Симферополь. И тут уж ему самому стало не до шуток. Светило говорило долго, сыпало латинскими терминами, но главное Ростислав уловил сразу. Его фронтовые контузии были не в счет – с этим на третий год войны успели свыкнуться. То, из-за чего его не пускали на фронт в Сибири, здесь бы не помешало. Но дело было в другом – у него оказалась черепная травма – свежая, обширная, поразившая почти треть мозга.
Арцеулов вспомнил: падающий «Муромец», лопнувшие ремни и страшный удар, после чего все стало черно. «Никогда не снимай перстня!» Тогда он не послушал совета, отдал перстень Лебедеву – и тот остался невредим. В памяти всплыло давнее видение: он, прикованный к креслу, смотрит на глухую стену неведомого ему парижского дома…