По-иному он смотрит теперь и на голландскую действительность. Художник и здесь открывает жесточайшую эксплуатацию трудящихся. Но Ван Гог отлично видит и понимает неспособность брабантских ткачей-надомников, разрозненных самим характером производства, к объединению и коллективным действиям: "Здесь царит совсем другое настроение, чем у углекопов, среди которых я жил в год забастовок и катастроф в шахтах... здесь все молчат - я буквально нигде не слышал ничего напоминающего бунтарские речи".
Может быть, именно эти размышления над организованностью и силой шахтеров и разрозненностью и бессилием ткачей заронили в сознание Ван Гога идею об объединении художников, идею, которой он будет верен всю свою жизнь. На социально-политический характер происхождения этой идеи указывает, например, то место его переписки, где он призывает художников-единомышленников объединиться и объявить "Крестьянскую войну" противникам "идей Милле".
Война идей так же оправдана, как классовая борьба, следствием которой она является. Винсент окончательно понял это, объясняя брату, что возникшие между ними разногласия "связаны с общими течениями в обществе, а отнюдь не с личными обидами". "Ни ты, ни я не занимаемся политикой. Но мы живем в мире, в обществе, где людям поневоле приходится группироваться... Человек, как индивидуум, представляет собой часть человечества, а человечество делится на партии". Таким образом, взгляды человека выражают интересы той "партии", к какой он принадлежит, то есть партийны, сказали бы мы сейчас.
К какой же группе общества, к какой "партии" относит Винсент себя? Уже в 1882 г. он признает, что его ничто не связывает со своим классом: "...мне предстоит самому покинуть свой круг, который и без того давно уже изгнал меня" и затем, еще более определенно: "Я труженик, и мое место среди рабочих людей..." И в самом деле, работа до изнурения и нищенское существование, которое он вел всю жизнь, дают ему право на это заявление. Можно верить Винсенту и тогда, когда он пишет, что в революции 1848 г. он, как "революционер и мятежник", стоял бы по одну сторону баррикад, а его брат, как "солдат правительства" - по другую, и, соответственно своим позициям, первый исповедовал бы взгляды Мишле, а второй Гизо. "Теперь, продолжает Винсент, - в 1884 г. ...мы вновь стоим друг против друга. Баррикад сейчас, правда, нет, но убеждений, которые нельзя примирить, по-прежнему достаточно". И по-прежнему за борьбой идей, за непримиримостью убеждений стоит борьба нового со старым, нарождающегося с отживающим: "Существует старое общество, которое, на мой взгляд, погибнет по своей вине, и есть новое, которое уже родилось, растет и будет развиваться. Короче говоря, есть нечто исходящее из революционных принципов и нечто исходящее из принципов контрреволюционных".