— И все здесь проходит так мирно? — спросила Габи. — Мы не встречали здесь ничего похожего на плотоядных животных.
— Здесь есть плотоядные животные, но их немного. Основой жизни является симбиоз. Это и почитание. Цеппелин говорит, что все высшие формы жизни поклоняются богине и что богиня эта находится в ступице колеса. Я думал о богине, которая управляет всем кругооборотом этой земли. И назвал ее на греческий манер — Гея.
Сирокко помимо воли заинтересовалась.
— Что за Гея, Калвин? Какая-то примитивная легенда, или же существует контрольный пункт, управляющий всем этим?
— Я не знаю. Фемида намного старше цеппелина, и ему многое неизвестно.
— Но кто всем движет? Ты говорил, что здесь существует много видов. Но что они собой представляют? Они сотрудничают?
— И этого я не знаю. Ты читала истории о кораблях, на которых происходит какая-то неисправность и все оказываются опять в дикости? Мне кажется, что-то подобное происходит и здесь. Я знаю, что где-то что-то работает. Может, машины, а может, виды, которые остаются в ступице. Там может находиться источник поклонения. Но цеппелин уверен, что колесом управляет какая-то рука.
Сирокко нахмурилась. Как она может позволить ему уйти, когда он обладает такой информацией? Все это было довольно неопределенно, и невозможно было узнать, насколько это соответствует действительности, но это было все, что они имели.
Но было слишком поздно что-либо менять. Его нога была уже в стремени длинного каната. К нему присоединилась Август, и цеппелин начал сматывать канат.
— Капитан! — закричал Калвин перед тем как исчезнуть в цеппелине. — Габи, не следует называть это место Фемидой. Называйте ее Геей.
Сирокко грустно размышляла об их отъезде, погружаясь в депрессию. Она сидела на берегу реки и ломала голову, что она могла сделать и не сделала, чтобы предотвратить этот отъезд. И не находила правильного ответа.
— А как же клятва Гиппократа? — спросила она Билла. — Он ведь был послан в экспедицию с одной целью — заботиться о нашем здоровье, если это потребуется.
— Все мы изменились, Роки.
«Все, но не я», — подумала Сирокко, но ничего не сказала. Насколько она могла судить, ее страдания прошли без последствий. Было странно, что пережитое так сказалось на остальных. В крайнем случае, оно должно было повергнуть их в оцепенение. Вместо этого произошла амнезия, возникли навязчивые желания, у женщины появились подростковые влечения, у мужчины — любовь к живому воздушному кораблю. С трезвой головой осталась только она — Сирокко.
— Брось обманывать себя, — пробормотала она. — Другим ты, наверное, кажешься такой же сумасшедшей, как и они тебе.