- Дед, ты там вещички мои на вокзал не вози. Я возвращаюсь. С Максимом и навсегда. В трубке долго олчали.
- Пойду к нашим. Сегодня сильно гулять будем. Радость большая, прогундосил дед насморочным голосом. В последнее время старик стал очень сентиментальным - чуть-чуть растрогается - слезу пустит. А стеснялся этого - до крайней степени - прятал лицо, губы кусал - не полагается джигиту нюни распускать. Вот и теперь, наткнувшись в коридоре цирковой гостиницы на опухшую, зареванную Катю, несущую из бытовки скипевший чайник, дед остановил девушку, но не мог ей сказать ни слова, только губы дрожали.
- Что? Серго Караевич, что? Самолет? - испугалась та, не замечая, что плещет кипятком себе под ноги.
- Хорошо все, - выдавил дед, - возвращается он.
...Одно дело принять решение, другое - осуществить. Тем более, в условиях бюрократического и очень гуманного государства, заботящегося о благополучии детей. Целый месяц тянулась операция с разводом, форсируемая с разных сторон через знакомых и весь месяц час за часом заново решала каждая из сторон этот вопрос в своей душе. К финалу вышли они уже, как никогда, любящими друг друга, но не догадывающимися об этом, так как принимали душераздирающую тоску разлуки за слабость характера и обычную привязанность - жизнь все же прожита вместе немалая. Только хотелось и тому, и другому сбросить все болезненное, постороннее, обняться и бежать вдвоем - в глушь, на край света, не оставляя друг друга ни на минуту. А на деле, расстались бывшие супруги у дверей суда, пожали руки, не глядя в глаза и разошлись. Один - чтобы уехать через день в станицу к Караевым, другая - домой, где вместе с Леонидом должна была подготовить к отъезду Максющу. Не просто было Евгении отдать мальчика, но лежали уже в командовании документы на Леонида, назначенного на службу в воинскую часть, расположенную в ГДР, сразу на полковничью должность. Да и Алексей не сиротой оставался - с сыном.
В день отъезда, рано утром поехали бывшие супруги на кладбище
- Алексею хотелось Светлану проведать, как-никак увозил он теперь с собой ее единственное наследие. До годовщины Ланкиной смерти оставалось две недели, и могилки обе рядом - Райкина и дочкина, стояли не прибранные. Сорняки повылазили, скрыв торчащие из уже осевших холмиков жестяные щитки с короткими надписями. Надгробный цветник рекомендовали ставить лишь через год, когда земля примнется, а заодно и оградки. Пока что здесь были лишь наскоро сколоченная прошлым летом Алексеем скамеечка: две березовые чурки с перекладиной. На нее и сели. Жесткие кустики мелких ромашек и яркая зелень кроличьей капусты, проросших по своей инициативе, выглядели трогательно-сиротски в сравнении с культурными астрами на соседних ухоженных владениях. "Кончухина Раиса Степановна. 1920-1976. "Кончухина Светлана Витальевна. 1940-1976". "Надо же - Витальевна. Никогда не знала, думала Евгения, ощущая значительность момента, но не умея поймать его главный смысл. Много всего перемешалось в душе - мелкого и важного, образуя мутную метель. Вот сидят они сейчас вместе рядом, наверно, в последний раз. Чужие по существу... "Да как, как это могло выйти?!" - бунтовало что-то внутри Евгении так буно, хоть в обморок падай.