- Давай, Вика, выгружай быстренько все из холодильника, раскладывай в салатницы, - попросила девочку, и та все аккуратно, без лишних вопросов выполнила. Катя косилась на гостью, расставляющую тарелки, и думала: "Да не такая уж она и дурнушка. Ножки длинненькие и золотистые кудряшки у висков!" Потом спохватилась, принесла свой подарок:
- Смотри, Вика, у меня кое-что для тебя имеется. Это сейчас очень модные заколки, если волосы распустить и с двух сторон подколоть, бусинки будут как бубенчики. Давай попробуем!
- Маме нравится, когда у меня аккуратно заплетены косы. А всякие штучки пластмассовые - это вообще дурной вкус.
...Детям отвели отдельную комнату, служившую спальней, а в столовой разложили на ночь софу. Алексей застал Катю на кухне, наводящей порядок в шкафу с излишней старательностью.
- Катя, я должен с тобой поговорить, - начал он таким тоном, что Катя выронила банку с корицей. Она сразу поняла о чем пойдет речь: о разлуке. И оттого, наверно, что часто в отсутствии Леши воображала себе этот разговор, никак не могла ухватить сейчас суть его слов. А ухватив, оторопела. Алексей говорил о том, что не имеет права обременять Катю двумя взрослыми детьми и предлагал перебраться в цирковое общежитие, предоставив Катерине возможность "нормально устроить свою жизнь".
- Значит, ты меня отпускаешь... - коротко подвела итог его монологу Катя. И замолчала, не в состоянии разобраться в нахлынувших на нее чувствах: злости на Евгению, повесившую дочь на шею отцу, на Алексея, защищавшего поступок бывшей жены и одновременной жалости к этому удивительному мужику, взвалившему на себя бабью долю.
Больше всего, конечно, было жаль себя, и Катя заплакала над рассыпанной, иноземным счастьем пахнувшей корицей, подгоревшей чугунной утятницей, над своим обоженным еще вчера в хозяйственной спешке, заклеенный промокшим пластырем пальцем, над ненужными Вике заколками и всеми мелкими, злобными мелочами, что оставляют на теле жизни кровавые отметины.
Тяжелая волна неказистых, недобрых событий вдавливала ее в старость, в болезни, в одиночество, страх, а маленькие цепкие, ядовитые пустяки разрушали исподволь тяжким трудом отвоеванное благополучие. Ей хотелось кричать, обвинять, ранить... Но Катя была сильной девушкой, прошедшей суровый тренинг сиротской биографии - она смолчала, придавив свою боль. Леша обнял ее, тряс, тормошил, заглядывая в глаза:
- Да что с тобой? Ну скажи что-нибудь! А она молчала, впав в оцепенение. Минуту, две...
Слезы еще не высохли на щеках, скатываясь к остренькому с ямочкой подбородку, а в голубых глазах засветилась детская радость: