- Избави Бог, милая! - испуганно замахал руками Хью, приходящий в ярость от подобных высказываний и одного вида молодежных идолов бритоголовых, металлом и кожей экипированных вампиресс или супер-откровенных "секси". - К счастью, тебе не приходится изображать портовую шлюху или одурманенную наркотой извращенку, чтобы обратить на себя внимание "гурманов". Классика - непреходящая ценность, и все те, кто изображал из себя очень крутых нонконформистов, в конце концов, слегка разбогатев, приобрели копии Рафаэля или Тициана.
- Сейчас ты скажешь, что Кетлин Мосс - утеха для импотентов, ненавидящих полноценность, а новый классический имидж Мадонны - роскошь, которую может себе позволить девка, взобравшись на вершину славы?
- Нет, напомню другое. Не они, а Вита Джордан - самая желанная женщина планеты. Так считает большинство, и это факт. При этом они не просто хотят, - они боготворят тебя! Пойми, с твоим портретом могут заниматься онанизмом лишь высокодуховные отшельники, девственные поэты или задумчивые ученые. Это не так уж плохо, милая, поднимать тонус утонченных эстетов. Миссия не из простых. Но ты прельщаешь и других - прыщавых солдатиков, портовых грузчиков, шизанутых рокеров, добропорядочных клерков. Только они поставят твое фото рядом с образком Божьей матери, если таковой имеется, или запрячут в нагрудный карман, как дар желанной и недосягаемой невесты... Э-эх, роскошная моя, быть Прекрасной дамой и предметом вожделения большинства мужчин земного шарика - чертовски приятно. Но до чего опасно! Хью инстинктивно отодвинулся от окна самолета, где под густой пеленой облаков уже простирались пригороды Москвы.
Этот разговор, начатый в Нью-Йорке, продолжался во время перелета и завершился лишь в зале аэропорта Шереметьево, когда к прибывшим ринулись встречающие.
Брант привычно пробежал холеными руками по тщательно зачесанным волосам и элегантнейшему шелковому шарфу, белеющему под распахнутым пальто в крупную бежево-коричневую клетку. На протяжении последнего десятилетия он носил маленькую бородку а'ля Шон О'Коннери, скрывавшую обрюзглость мягких щек. Очки Брант принципиально избегал, гордясь зоркостью своих маленьких внимательных глаз, и лишь наедине с собой позволял воспользоваться окулярами при чтении. Тогда он почему-то сразу вспоминал, что давно трижды дед и даже испытывал легкое желание потискать внучат, фото которых всегда носил с собой. Но вслед за волной старческой сентиментальности Бранта охватывал холодный душ непримиримости с необратимым течением времени. Он шел в большую туалетную комнату своей элегантной нью-йоркской квартиры, с четверть часа пыхтел на велотренажере, потом расслаблялся в ароматной ванне. Завершив туалет пшиканьем любимого одеколона, Хью с облегчением переводил душ