— Дорогая моя! — вскричал он с порога. — Я примчался в ту же минуту, как обнаружил твою записку.
— Записку? — Она даже не удивилась тому, как монотонно и безжизненно звучит ее голос.
— Да, да! Вот же она!
С полным безразличием она взглянула на измятый лист бумаги. И действительно, почерк был ее. Всего одна строчка — «Поль, возвращайся» — и ее подпись, совершенная и знакомая до последнего росчерка пера. Зачем эта ироничная насмешка Эдмонда? Теряясь в догадках, она думала, что это могло быть проявление ложной доброты, или, может быть, из глубин своей мудрости он указывает ей единственный, самый приемлемый путь продолжения ее жизни? Какая, впрочем, разница, он передал ей распоряжение, которому она должна будет отныне следовать.
— Он ушел, — сказала она, поднимая измученный взгляд своих страдающих глаз на вспотевшего от возбуждения Поля.
— И прекрасно, дорогая. Мы освободим тебя. Мы начнем немедленно заниматься разводом!
— Нет, — сказала Ванни. — Я этого не хочу.
— Но отчего, дорогая! Это единственно правильное решение!
— Нет, — монотонно и безжизненно повторила девушка. — Если Эдмонд захочет освободиться от меня, он придумает что-нибудь сам.
— Этот, безусловно, придумает! И не забудь, за твой счет, Ванни, — за счет твоего достоинства и чести.
— Он не сделает этого, Поль. Если он захочет, он найдет другое средство.
Теперь, когда рядом с ней оказался друг, в чьем доверии и привязанности Ванни нисколько не сомневалась, состояние апатии сменилось бурной истерикой.
— Я ужасно несчастна, — всхлипнула она и горько разрыдалась.
Поль, всегда такой предупредительный во всем, что касалось ее желаний, и на этот раз повел себя удивительно деликатно и, давая ей возможность выплакаться и тем самым освободиться от страданий, не издав ни единого звука, неподвижно сидел рядом, и только, когда уже не стало сил плакать и безутешные рыдания Ванни сменились жалкими, судорожными всхлипываниями, он обнял ее и, лаская, попытался утешить. И ему это удалось, потому что через какое-то время глаза ее высохли, к лицу вернулась прежняя бледность, и она окончательно успокоилась.
— Сегодня ты останешься здесь, Поль, — сказала она.
— Только не здесь! Мы уйдем отсюда вместе и немедленно!
— Здесь, — повторила Ванни.
Закончился день, за ним медленно протянулся вечер, и вот уже ночь приняла город в свои объятия; а они все не покидали гостиную, с каждым часом от разгула черных теней приобретавшую вид все более унылый и мрачный. Ванни, с неподдающимся ни уговорам, ни логике здравого смысла упрямством, отказывалась покинуть стены этого дома, и у Поля не хватило жестокосердия оставить ее наедине с горем в этом пустом и мрачном доме. В конце концов, чувствуя, что сдается, и Ванни одержала над ним очередную, неизвестно какую по счету победу, он остался. Но как ни странно, остался он и на следующую ночь, и еще на одну…