— Пойдем со мной, Эдмонд.
Сзади наступила мертвая тишина. Это свора предоставляла право разобраться своему вожаку. Решительными шагами Поль — а он был на голову выше своего тщедушного соперника — двинулся к Эдмонду.
— Ванни пойдет со мной! — не терпящим возражений тоном заявил он.
— Я пойду с кем захочу, Поль Варней! — Ванни тут же пресекла собственнические притязания белокурого красавца.
— Этот парень через минуту ходить не сможет! — пообещал Поль и двинулся в сторону Эдмонда.
— Посмотрим, — холодно ответил последний. Его янтарные глаза сверкнули холодным блеском, а пальцы — постоянный источник всяческих бед — сжались в забавные кулаки.
— Какой ты смелый и гораздо больше Эдмонда. Настоящий герой! — звонко рассмеялась Ванни.
И Поль замер на месте. Что остановило его, насмешка Ванни или отпор Эдмонда, — останется загадкой.
— Не могу драться, когда кругом девчонки, — последовало лаконичное объяснение, и, круто развернувшись, Поль покинул несостоявшееся поле боя. А брошенная предводителем охотничья свора уныло провожала взглядами удаляющуюся жертву.
— Почему тебя назвали Эванной? — спросил, вышагивая рядом со спасительницей, Эдмонд.
— Одну бабушку звали Ева, а другую Анна, — пропела Ванни. На этот вопрос она отвечала несчетное число раз, и сейчас ее больше занимал недавний инцидент. — А почему бы тебе как следует не разозлиться на этого Поля? По-моему, он слишком задается.
— Наверное, — ответил Эдмонд. — Когда-нибудь. — После чего умолк и молчал всю дорогу до дома Ванни.
— До свидания, Эдмонд, — сказала Ванни, забрала из рук Эдмонда свои книги и скрылась за дверью.
И Эдмонду ничего не оставалось делать, как в одиночестве потащиться к своему дому. На следующее утро ссора была забыта: по крайней мере, Поль вел себя так, как будто ничего не случилось; естественно, что и Эдмонд не собирался возрождать события дня минувшего. В тот день, как обычно, провожал Ванни Поль — и провожал ее все последующие дни. Эдмонда это вполне устраивало, ибо он не собирался искать встреч с этой девочкой, но всякий раз, когда Ванни улыбалась и здоровалась с ним при встрече в школьной раздевалке или на дворе, сердце Эдмонда слегка сжималось от сладкого удовольствия. И он тоже всегда улыбался в ответ, улыбался, как умел, — слабой, кривоватой, неуверенной улыбкой. Именно так выглядела самая дружественная гримаса, на какую было способно его лицо.
Бесконечно долго тянулись годы ученичества и, как думалось мальчику, — бесполезные, глупые годы. Ведь так никто и не понял, что Эдмонд никогда не учился. Нет, безусловно, он аккуратно исполнял все письменные работы, покупал необходимые учебники, но никогда не заглядывал в них. Объяснения учителя и легкие повторения пройденного на уроке — вот все, что ему требовалось, ибо безупречная память не нуждалась в дополнительных усилиях при постижении научных премудростей.