Неотвратимо, подобно ожившей статуе, Кореньков двинулся следом. Он, будто со стороны, отмечал, как совал деньги швейцару, администратору ресторана, официанту, как втиснулся за столик, что-то пил и чем-то закусывал, всем существом устремленный к тем четверым, - они почти не пили, держались как-то по-особенному свободно, болтали, - и он почти все понимал: ужасные сроки согласования какого-то документа, длинные дороги, русские художники в Париже...
Они расплатились. Кореньков подошел, задевая стулья.
- Вы из Парижа? - отчаянно спросил он без предисловий.
Компания воззрилась, замолчав.
- О, вы говорите по-французски? - приятно улыбнулся один, носатый, без подбородка, похожий в профиль на доброго попугая.
- Иногда, - сказал Кореньков. - И что мне здесь с этого толку?
Французы рассмеялись вежливо.
- Мы не ожидали услышать здесь... - с нотками воспитанной отчужденности начала дама...
- Вы из Парижа? - повторил Кореньков, перебивая.
- Из Парижа, - подтвердил маленький, весь замшевый, шарик. И были они все чистенькие, промытые, не по-нашему небрежные. - А что, у вас особое отношение к этому городу?
- Ребята... - проговорил Кореньков, и голос его сел до сипа, шепота, мольбы. - Ребята, - проговорил он, - давайте выпьем. Вы не понимаете, что такое Париж.
Французы отреагировали весело. Возник администратор и стальной хваткой поволок Коренькова. "Т-тебе чего, это иностранцы, вали, ну", прошипел он.
Кореньков вцепился в скатерть:
- Господа, прикажите мерзавцу подать стул и прибор, меня заберут в милицию, помогите!
Неловко бросать почти знакомого в беде - солидарность возникла: французы достойно загалдели, зажестикулировали.
- Этот человек - их гость, они его пригласили, - на чистейшем русском языке сказала дама; Кореньков сообразил - переводчица.
Официант неодобрительно обслужил.
Происшествие сблизило, наладился разговор, расспросы.
- У вас почти чистое парижское произношение!
Поаплодировали; чокнулись; изумлялись:
- И вы самостоятельно... Признайтесь, разыгрываете?
- Столько лет...
- Так почему вы давно туда не съездили?
- Вам бы наши заботы, - туманно ответил Кореньков; все-таки он был нетрезв.
Прекрасную сказку не могли омрачить мелочи: у входа его забрали дружинники, доставили в отделение, составили протокол о приставании к иностранцам, отправили в вытрезвитель; ха.
Утром он на удивление сиял среди измятых рож казенного дома, умолил не посылать бумагу на работу, оставил в залог часы и пропуск, схватил такси, занял денег, уплатил штраф и примчался к жене - устроил сплошной праздник: уборку, стирку, поцелуи, клятвы, песни и пляски. Его распирало, он летал, парил над землей, в звоне серебряных колокольчиков.