Элизабет словно читала его мысли, так что для нее было большим облегчением, когда дядя встал, покачал головой и вышел из комнаты. Слушая удаляющиеся шаги, Карр сказал:
— Можно не сомневаться в том, что думает Джонатан.
У нее всегда были блестящие глаза. Но на этот раз невыплаканные слезы придавали им дополнительный блеск.
— О да, его одолевают сомнения. Если…
— Прикажет, чтобы я здесь не появлялся?
Она кивнула.
— В этом роде. Официальный отказ от дома, и меня выталкивают встречаться с тобой по кустам.
— А ты будешь?
В ее голосе прозвучала вся нежность этого мира, когда она сказала:
— Да, милый.
Он опустился на колени возле ее кресла, без слов или поцелуев уткнулся головой в плечо и обнял ее. Оба замерли.
Через какое-то время Карр поднял голову и сказал:
— Хоулдернесс передумал. Он говорит, что мне придется давать показания на дознании, так что лучше не дожидаться, когда из меня все вытянут. Он считает, что я произведу лучшее впечатление, если сам пойду в полицию.
— Пойдешь?
— Не знаю. Я хотел поговорить с тобой. Мне кажется, как только я все расскажу, они арестуют меня… или Рету. — Его лицо стало твердым и бледным, когда он повторил: — Или Рету.
— Карр!
— Этот человек был мертв в половине одиннадцатого, через два часа после того, как я узнал его на фотографии и в ярости убежал. За эти два часа в Меллинг-хаусе побывали я и Рета. Где-то в этом интервале он был убит. Я унес плащ Реты, пропитанный кровью. То, что плащ не Ретин, а мой, только делит вину: Рета получает полмиллиона, а я — отмщение. Масштаб одинаков. Фифти-фифти — убийство из-за денег или убийство из мести.
Он все еще стоял на коленях, но отодвинулся от нее. Она не сделала попытки приблизиться, лишь внимательно посмотрела на него и сказала:
— Ты думаешь, это сделала Рета…
Он отшатнулся, встал и стиснул руки.
— Я ничего не думаю. Я не могу думать. Я только вижу факты, и ничего не могу с ними поделать. Если выложить эти факты тысяче людей, девятьсот девяносто девять из них скажут, что Рета не могла этого сделать, а значит, сделал я. Нам не придется собирать тысячу мнений, у нас их будет двенадцать. Они выскажутся единогласно.
Ее мягкий безмолвный протест только раззадорил его.
— Что толку? Выбор между нами двумя. Если не я, то Рета. Я не делал — значит, что?
— Карр, но ты же не думаешь…
— Я сказал тебе, что не могу думать! Как только начинаю, получается одно и то же: Рета или я, я или Рета.
— А когда не думаешь, Карр?
— Появляются обрывки разумных мыслей, что она не могла этого сделать.
— Я рада, что ты называешь их разумными.