Поднимаясь по лестнице, Анна тихо разговаривала сама с собой:
— Нет, Анна, нет, ты ему не нужна — ты никогда не была ему нужна. И тебе незачем уезжать. Ты можешь сказать, что должна остаться, чтобы получить те деньги, которые дает адвокат. Да, ты можешь сказать это. Но он и так не захочет, чтобы ты с ним ехала.
Деньги лежали в ее спальне, спрятанные под матрасом.
Анна достала два бумажных свертка, перевязанных шнурком. Рукой мисс Оливии на одном было написано «Анна», на другом — «Джозеф». Сверток с ее именем был потоньше. Она уже открывала его прежде и сейчас снова открыла, хотя ей было хорошо известно, что в нем находится: двадцать пятифунтовых купюр, сложенных пополам и засунутых в маленькую картонную коробочку. Анна видела эту коробочку в руках мисс Оливии за неделю до того, как та умерла.
Второй сверток был намного толще. Он тоже был приготовлен заранее, только имя появилось на нем уже после того, как мисс Оливия заболела. Сверток для Анны давно уже был подписан и ждал своего часа, тогда как имя Джозефа было написано рукой умирающей.
Джозеф смотрел, как Анна возвращается на кухню, держа по свертку в каждой руке. Он курил, и в воздухе висел едкий дым. Джозеф сам скручивал папиросы и любил крепкий табак. Сперва он взглянул на ее сверток.
— Ты открывала его?
— Да.
— Ты сказала, что здесь сотня фунтов.
— Да.
Он взял свой собственный сверток и сорвал обертку.
Внутри была толстая пачка грязных однофунтовых банкнот, на которую он с изумлением уставился. Такие купюры были бы более уместны в дешевом игорном притоне.
Они воняли табаком. Было трудно поверить в то, что мисс Оливия к ним хотя бы прикасалась. Никаких записок или пометок — только бумажная обертка и имя на ней. Джозеф положил папиросу на стол и стал пересчитывать купюры — они, похоже, отсырели и прилипли одна к другой. Джозеф, чтобы разделить их, послюнил палец — он всегда так делал, когда надо было пересчитать бумажные деньги или перевернуть страницу книги. То, что банкноты были грязными, его не смущало. Он снова и снова слюнявил палец.
— Тридцать… Тридцать один… Тридцать два…
Джозеф подумал, что в свертке окажется ровно сотня.
С той сотней, которую получила Анна, — не так уж плохо, а потом будет еще рента. И он продолжил счет.
— Сорок… Сорок один… Сорок два…
Дым от папиросы попал ему в нос, и Джозеф с досадой отмахнулся, продолжая считать.
— Пятьдесят… Пятьдесят один… Пятьдесят два…
Он начал сбиваться со счета.
— Шестьдесят пять… шестьдесят семь… шестьдесят девять…
Анна стояла по другую сторону стола и смотрела, как поднимается и опускается его палец. Потом вдруг заметила, что на лбу Джозефа выступил пот. Его голос задрожал, и банкноты выпали из рук. Джозеф произнес: