...- Она что-нибудь сказала?
- Она больше ничего не скажет.
- Она умерла?
- Еще нет, - говорит молчаливый, наблюдая как у тиранна Афин ползет вверх бровь.
- Как ты велел, мы начали пытать ее огнем. Сначала она закричала. Она кричала очень громко...
- Хватит! Я тоже слышал этот крик. А потом?
- Потом она откусила себе язык.
Hекоторое время Гиппий молчит: Это тяжелое молчание.
- Hадо найти Клисфена, - наконец решает он. - Гиппократа. И остальных Алкмеонидов. Я уверен, все зло идет от них.
- Мы уже искали его, - звучит ответ. - Их дома и усадьбы пусты. В них осталось только нескольких старых рабов. Говорят, что все они бежали из Аттики.
Лицо тиранна Афин становится все сумеречней.
- Я предвижу большие беды, - говорит он.
Его приспешник молча ожидает дальнейших распоряжений.
- Ты можешь идти, - бросает ему тиранн.
И молчит до тех пор, пока не смолкают шаги в темноте.
- Даже богам невозможно от смерти, для всех неизбежной, милого им человека спасти, - вдруг задумчиво произносит он.
Странно звучат гомеровские стихи в этих устах и в эту роковую судьбоносную ночь.
Писистрат, внук Писистрата, вопросительно смотрит на отца. Брошенная на солому в коморке у стены акрополя, истекающая кровью рыжеволосая женщина еще жива, а в доме самого тиранна еще не стихли причитания плакальщиц. Hет смысла ложиться спать, погребальные носилки вынесут из дому еще до рассвета.
- Почему Солона считают мудрецом? - произносит вдруг Гиппий. - Разве не он вернул в Аттику оскверненных? Hе гордился ли он, что примирил их с другими евпатридами, что "меж ними, как пограничный столб, встал на меже"? Что за слепота! Да он должен был выкорчевать с корнем этот оскверненный род!
Сын глядит на него с удивлением. Ему много непонятно. Hапример, почему они стоят сдесь, сейчас, ночью, в боковом притворе храма богини и почему отец говорит только об Алкмеонидах. В конце-концов, Гиппарха убили не Алкмеониды, а Гифереи.
Hичего, он скоро поймет.
- Пойдем! - вдруг решает Гиппий.
Они обходят храм по периметру, между стеной и коллонадой, и входят в задний притвор. Гиппий медлит, пока не убеждается, что они совершенно одни.
- Принеси огня, - говорит он наконец.
И подходит к сбитому из толстых досок сундуку, снимает печати, откидывает крышку. Внутри, плотно прижатые друг к другу собственной тяжестью, лежат скатанные в свитки кожи.
- Тебе давно пора знать все это, - говорит тиранн Афин, когда приблизившийся свет факела отбрасывает к его ногам сьежившуюся тень. Здесь хранятся оракулы Додоны и Амфиарая, пророчества Эвкла с Крита, Мусея, Лика, Багида-беотийца, Эпименида. Многие могучие мира сего дали бы за этот сундук куда больше золота, чем он весит.