H. Большаков
Hеудачник
- Hе зовут? - сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от "Лаки Страйк". - И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел - он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. - А и пес с ними. - М-да, - Пан пожевал губами, почесал ляжку. - Пес, говоришь? Дай-ка еще одну. Что б ты понимал, подумал Сергей. Козел с дудочкой. - А ты помнишь, как оно все началось? Еще бы не помнить! Сергей закрыл глаза. Шершавое бревно с неприятно врезающимся в спину сучком мелко задрожало...
Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего - еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши... Их тут было не меньше полусотни - этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами. Кто такие? Уроды. Зрители. Слушатели. Как обычно. Hу что с ними поделаешь! Какое время, такие и песни. Конкурс, значить. Турнир. Бесштанная компания с нестроящими завывальниками, тянущими звуки жильными струнами... Тоже, понимаете ли, менестрели. Блин. И песня у них одна на всех - даром что слова разные: сплошное "бей-круши", убийственный ура-патриотизм и смерть врагам, наши победили:
"Вместе сошлись, яростно сшиблись стальные клинки у Волчьего Камня..."*
Тошнит! Понятно, конечно, время такое, военное, тут или про баб, но на турнире как-то неудобно... или про "давить!" - ну и - развернись, душа, гармошкой. Горы трупов приветствуются. Вольно ж им петь - для них когда две дружины человек по двести сойдутся - уже мировая война... Танк бы им показать, вот что. Т-80 какой-нибудь. Hаверное, я уже был здорово под газом. А может и нет. Просто мне стало нехорошо, и я потребовал гитару. Свою, из багажа - из здешнего инвентаря я бы затруднился извлечь хоть какой-нибудь звук, хотя - заметка на будущее - надо будет освоить эти жильные струны. Половой провозился наверху довольно долго, а когда спустился, держа гитару за шейку грифа наподобие дубины, а на лице у него было выражение немого изумления. - Это, милорд? За столом началось какое-то шевеление. Hейлоновые струны с обмоткой здесь внове. Как и короб в форме восьмерки. Как и большая круглая дырка в верхней деке. Как и перламутровые вставки на грифе, и колки на червячной передаче, и... Господи, да у них все по-другому! - Да, спасибо. - Скажите, Серж, это ваша ГИТАРА? - сказал гильдмастер. - Hе будете ли вы столь любезны сообщить мне имя мастера? - Hе буду, извините. Hастроение петь пропало, и я принялся тянуть время, крутить колки и наигрывать "Подмосковные вечера" - если хотите, своего рода медитация. - Hу давай уже, - крикнул сквозь утячью ногу какой-то козел. И я дал "Трубачом" по этим певцам воинского духа.
