— Идем — Роберт властно повел ее к выходу. Опомнилась Эмма лишь тогда, когда они вновь оказались в темном саду. Лицо ее было мокрым от слез.
— Почему?.. — Она вытирала тыльной стороной руки заплаканные глаза. — Почему вы не позволили мне попросить ее?
— Потому что святыня обладает удивительной силой исполнить любое желание. А в том, что ты хотела попросить, слишком много греха. Ты бы совершила святотатство, Эмма.
Несколько последующих дней Эмма только и думала о представшей ее взору святыне.
— Почему ее прячут от людских глаз? — спрашивала она у епископа Гвальтельма.
Прелат сидел у огня, Дуода обкладывала ему припарками распухшую темную кисть руки. Со стороны они отнюдь не были похожи на любовников, приживших четырех детей. Епископ держался с Дуодой холодно, она же явно благоговела перед ним. Гвальтельм повернулся к Эмме.
— Отчего же? Несколько раз в год, в особые празднества, черная Мадонна в белом покрывале предстает пред очи верующих. Из всех концов Франкии сюда стекаются тысячи паломников поглядеть на это чудо и убедиться в непреклонности веры.
Он сурово поглядывал на Эмму из-под густых бровей.
— Роберт и так совершил грех, что позволил тебе встречу со святыней. Герцог, конечно, владыка, но отцов Гукбальда и Мартина мы строго наказали.
Эмма съеживалась под его взглядом. Разве он сам, позволивший слабость не взял на душу грех сожительства? Почему же он не хочет понять Эмму, полюбившую язычника? И все же Эмма чувствовала, что по-прежнему желает победы норманнам, желает вернуться к ним. Душа ее раздваивалась, она желала прихода Ролло и молилась, чтобы он смирился. После увиденного ею чуда христианские чувства словно удвоились, и ей также хотелось, чтобы ее викинг крестился. Она вспоминала его гордую осанку, величественную манеру, гордый взгляд. Смириться для него означало одновременно и поражение, и спасение души. Она знала, что ей это необходимо, понимала, как много это будет означать, но волновалась за него и продолжала желать ему победы.
«Они не убьют его. Он им не по зубам. Но — о, Пречистая Дева! — пусть он уступит, пусть смирится…»
Ее сердце разрывалось на части. Она мучилась, но по привычке скрывала за весельем душевные муки. Пела, болтала с Дуодой. Сама не заметила, как рассказала ей все о себе. У Дуоды были добрые глаза, участливый взгляд. А Эмма в рассказах о Ролло находила себе утешение.
— Он придет за мной. И я вновь буду с ними и с сыном.
Она закрывала глаза, вспоминала тонкую шейку, серьезный взгляд своего ангелочка Гийома. Разве не жестоко было разлучить ее с таким крошкой? Они хотели выкрасть и ее и ребенка. Но порой Эмма была рада, что ее сын у своих. Сейчас именно в Нормандии спокойнее, чем где-либо. Она защищена лучшими воинами в мире. И Эмма вновь и вновь рассказывала Дуоде о Нормандии, о крике «О, Ру!» на дорогах, о справедливости Ролло, о том, какой он там навел порядок, как привел к процветанию некогда опустошенный край.