Те, кто не мог держать в руках оружие, работали внутри замка: поддерживали огонь под котлами, щипали корпию, готовили настои и припарки, хлопотали на кухне. За долгую эту неделю люди в замке привыкли вести иную жизнь. Одни до заката сражались на стене, другие подносили им пищу, ходили за ранеными, кормили животных, боролись с пожарами, когда шотландцам удавалось поджечь легкие постройки. Мертвых хоронили без гробов, наскоро зашив их в саваны. Священника в замке не было, и люди отдавали душу Богу без последнего напутствия.
Анна вспоминала прошедшую неделю, и она казалась ей вечностью. Она сутулилась у окна, куртка бычьей кожи с нашитыми металлическими бляхами, снятая с одного из погибших ратников, давила ей на плечи. Анна встряхнула волосами и попыталась выпрямиться. Хорошо бы сейчас погрузиться в горячую душистую воду. Но сил греть ее ни у кого не было. Она чувствовала себя бесконечно уставшей, грязной, озлобленной. Озлобленной настолько, что даже помолиться Пресвятой Деве не нашла в себе сил.
За окном царила непроницаемая тьма, слабо моросил дождь.
Анна вдруг вспомнила, какой ужас охватил ее, когда, вернувшись со стены, она не смогла найти среди детей, запертых в башне, Дэвида. Кэтрин сказала, что он вылез через слуховое окошко вместе с еще двумя ребятишками. Анна металась по все еще окутанному дымом двору, где люди тушили загоревшуюся кровлю кухни, и среди воплей, блеяния овец и стонов раненых, которых несли в большой зал донжона, где был устроен лазарет, звала сына, пока Толстый Эрик не сказал, что видел его и еще двоих мальчишек, пробирающимися по стене к первым воротам, пострадавшим от обстрела.
Она кинулась туда и тотчас обнаружила своего неугомонного отпрыска, который вместе с еще двумя малышами, решив подразнить шотландцев, взобрался на разбитую куртину[62] и пытался пописать из амбразуры. Анна испугалась до немоты. Она буквально голову потеряла при мысли, что эти трое сейчас являются превосходными мишенями. Она мигом взлетела на стену, оттащила детей в укрытие и как следует отшлепала всех троих.
Дэвиду, разумеется, досталось больше других. Она не могла остановиться, пока к ней не бросился Филип и не отнял ребенка. Он отнес его во внутренний двор, и Анна видела, как, усадив Дэвида на колени, Филип что-то серьезно ему втолковывал. Дэвид уже не плакал, а внимательно слушал отца, кивая головой в забавном маленьком шлеме.
Именно тогда она вдруг ощутила прилив безмерной благодарности Пречистой Деве за то, что, несмотря на весь ужас, что пришлось пережить в эти дни, оба они живы и здоровы, два этих воина, двое самых близких, родных мужчин – ее муж и сын. Вот тогда ей и следовало молиться, пока не прошел порыв. Слезы подступили к ее глазам.