– Когда мой брат был арестован в Лихтерфельде, он просил, чтобы его принял Гитлер. Его ведь сняли в Бремене с парохода, как раз тогда он начинал свое свадебное путешествие. Его просьба о встрече с Гитлером была отклонена. Как я узнал от знакомого командира СС, Карл и последний момент перед расстрелом поднял руку и воскликнул: "Хайль Гитлер! "
– Почему же они его все же убили?
– Вероятно, он знал слишком много. За него не вступился даже Герман Геринг, с которым в Берлине он постоянно имел дело. Нет-нет, мой брат не был против Гитлера, и поэтому я продолжаю оставаться в штурмовых отрядах. Кроме того, было бы неумно с моей стороны, если бы я сейчас ушел из штурмовиков. У меня были бы неприятности, и не только на месте работы, ты понимаешь?
Я это понимал.
Со слезами на глазах мать Эрнста подала мне лежавший на столе документ. Это был счет о покрытии расходов по сожжению тела ее сына: подлежит оплате в такой-то срок, в противном случае – принудительное взыскание и прочее.
Когда вечером я сидел в комнате Рут, я все еще был угнетен.
Она воспринимала происшедшее менее трагично.
– Все это неплохо, пусть они друг друга поубивают, лишь бы нас оставили в покое. Но я опасаюсь, что станет еще хуже. Конца еще не видно.
– Нет, Рут, должно же когда-нибудь положение нормализоваться. Во всяком случае, у нас с тобой ничего не изменилось, вообще же дело идет к лучшему.
– Что идет к лучшему? Вы набираете солдат, ты повышен в чине, армия вооружается. С этого всегда начинается, а потом наступает война. А ты говоришь, все идет к лучшему.
– Никакой войны не будет. Конечно, мы понемногу вооружаемся. Если мы в военном отношении не будем достаточно сильными, другие сожрут нас. Кроме того, мы нуждаемся в жизненном пространстве, а нам его дадут, только если мы сможем сказать свое слово. А сказать! свое слово мы сумеем, только если у нас будет сильная| армия. Так обстоит дело.
– Ты рассуждаешь, как Геббельс, мой дорогой. Заметно, что твой брат работает в министерстве пропаганды, Я говорю тебе, будет война, если так дальше будет продолжаться.
– А я говорю, этого не случится, и мы спокойно построим лучшее государство, чем нынешнее. У меня вообще нет никаких сомнений – будущее будет прекрасным. И давай прекратим этот разговор! Поставь лучше пластинку!
Мы любили музыку, и модные песни и классику, в зависимости от настроения. Патефон сопровождал нас на многих прогулках, а в вечерние часы он был как бы третьим в нашем союзе. Обычно я. заводил патефон, а Рут выбирала пластинку. На этот раз она не захотела этим заниматься.