В 1798 году Шатобриан готовил второй том своего "Опыта". До нас дошел экземпляр первого тома с пометками автора. Эти пометки для второго тома лишь много лет спустя сделались достоянием публики. Мы читаем резкие выпады Шатобриана против христианства. Учение о бессмертии души и понятия о божественном провидении названы глупостью. Это какой-то изумительный протест против своего бретонского детства, против того, чему он поклонялся всю жизнь. За подготовкой второго тома застало его письмо сестры Люсили, сообщавшей о смерти матери. Сестра писала: "Если бы ты знал, сколько горестных слез пролито нашей дорогой матушкой по поводу твоих заблуждений, может это раскрыло бы тебе глаза и заставило бы тебя бросить литературу". Как бы в ответ на это, Шатобриан писал впоследствии: "Память о моих заблуждениях доставляла моей матери в последние дни ее жизни много горьких минут; умирая, она поручила одной из моих сестер напомнить мне о религии, в которой я был воспитан. Сестра передала мне последнюю волю матери. Когда письмо дошло до меня за море, уже не было в живых и самой сестры. Эти два замогильные голоса, этот образ умершей, передавшей мне волю другой умершей, поразили меня: я сделался христианином. Признаюсь, мое обращение не было следствием какого-нибудь великого сверх естественного откровения; убеждение мое вышло из сердца; я плакал, и я уверовал".
Уверовал, но литературу не бросил даже тогда, когда из уст достоверных людей он услышал о том, что ему можно безопасно вернуться во Францию.
- А как же этот адский Конвент приказал перелить все колокола на пушки? - спрашивал Шатобриан боязливо.
- Это давно прошло. Сейчас тридцать шесть тысяч приходов во Франции благополучно отправляют обедни.
- А как же первый консул?
- О, он совсем не против религии!
- Не могу ли я издать в Париже "Опыт о революциях"?
- Нет, революции кончились, возьмите какую-нибудь другую тему.
Весною 1800 года Шатобриан вернулся во Францию. Он не узнавал страшного Парижа. Не было красных фригийских колпаков, не было "голов на пиках, с которых капала кровь на серую бумагу по столам Конвента", где сотни дымящих свечей и факелов освещали возбужденные лица и бросали огромные тени жестикулирующих ораторов. Шатобриан пригляделся. Первый консул в ответ на малейшее сопротивление буржуазии ставил перед ними призрак якобинского террора. Шатобриан понял общее разочарование революцией. Запуганная буржуазия, разгромленная аристократия, потихоньку и робко возвращавшаяся в сожженные гнезда, общее утомление встретили его в Париже. Он понял настроение, оно вполне соответствовало его собственному, он смело выпустил свою новую книгу, первое реакционное произведение Франции, "Гений христианства", включающее два эпизодических романа - "Атала" и "Ренэ".