II
Франсуа-Ренэ Шатобриан родился десятым ребенком в семье, нисколько не повредив здоровью своей матери. Однако его герой Ренэ "стоил жизни своей матери, появляясь на свет". Это было в духе времени настраивать читателя на мрачный лад таким описанием несчастья при рождении, таким романтическим приемом. Но другой герой другого автобиографического романа о молодом человеке, романа, который мы предлагаем читателю, действительно был причиной смерти своей матери. Бенжамен Констан де Ребекк, автор "Адольфа", родился в Лозанне в 1767 году. Мать его умерла от родов.
Констан не был дворянином, подобно Шатобриану. Он рос в обстановке швейцарского буржуа и рано испытал на себе тяжеловатое влияние отца, сурового, деловитого протестанта. Детство в Швейцарии, ранние поездки по Европе, университетские годы в Эдинбурге среди англичан и шотландцев, затем работа в университете в Эрлангене, изучение немецкой, греческой, латинской литературы - все это сделало его космополитом и авантюристом. Он рано научился покидать свои привязанности и перебрасывать свои симпатии. Он пишет в своем раннем дневнике: "Мое сердце испытывает пресыщение ко всему, что мне доступно, и страстно желает того, что мне не дается". Пути, которыми шел Бенжамен Констан были совершенно иными, нежели пути Шатобриана. Дворянская реакционность автора "Ренэ" у Констана сменилась своеобразным буржуазным либерализмом. Чрезвычайно характерным для него является то, что он, не отрицая религии, приближался к вольтеровскому деизму в своем учении о божестве, сотворившем мир и предоставившем его собственному течению, как хорошо налаженную машину. Этот вольтеровский деизм сменяется у него иногда выходками откровенного скептицизма, не даром он сам, жонглируя своей фамилией, берет себе девизом "Sola in constantia constans". - "Я только в непостоянстве постоянен". С точки зрения Констана, все относительно. Его забавная диалектика превращается скорее всего в софистику, пламенные аргументы внезапно прерываются холодным смехом, причем он способен одинаково смеяться над своей неудачей и над чужой удачливостью. Этот недобрый смешок похож на циничный смех раба над своими цепями, когда нет ни воли, ни силы для того, чтобы их сбросить. Впрочем, он писал однажды, после больших политических передряг в Европе:
"О, как государи великодушны и благородны: они издали теперь опять манифест о помиловании, из которого не из'яли никого, кроме лиц, участвовавших в мятеже. Это напоминает мне псалом, воспевающий подвиги иудейского бога. Он убил того и того, потому что его божественная благость бесконечна; он потопил Фараона и все его войско, потому что его божественная благость бесконечна; он поразил смертью всех перворожденных египтян, потому что его божественная благость бесконечна и т. д. и т. п.".