Джентльмен усмехнулся и уверил, что вернет машину через два дня придется отогнать ее в Старый Город, где народные умельцы-чеканщики веками стучат молоточками по наковаленкам, они идеально выправляют кузов. Кроме того, нужно отыскать новую дверь, эта совсем никуда не годится, и покрасить.
Уехал Джентльмен и снова... сыт я по горло, до подбородка. Настроение было паршивое, я бесцельно пришел в офис и остро ощутил, что будь я дома по-настоящему, в Москве, то врубил бы своих любимых Саймона и Гарфанкля или Моцарта, "Дайр Стрейтс" или "Би Джиз", "Свинглов Сингерс" или Окуджаву, взял бы альбом живописи или томик Джека Лондона. Вспомнилось, как я спасался после смерти Наташи, как выживал... музыкой, картинами, стихами, прозой, кино, театром и... друзьями. Все равно это были годы одиночества... Беда. Не то, чтобы живая и горькая, как лебеда. Нет. Просто ежедневная беда. Когда в бегах, когда с утра рукой в рукав, и впопыхах еда, и чередой труды, то пропадает страх и нет беды. Как будто нет беды. Так день летел. И ночь - в дорогу. Но на рассвете тревожно сердце в бок толкнет и будит смутную тревогу - так мать на вскрик проснется к детям. Что жизнь прошла, что мозг склерозом изувечен и организма грязь и шлак не успевает чистить печень, и все яснее ощущенье пустоты, и все страшней, все выше круча, и вот уже как будто не жил ты - лишь ночью звезды заслонила туча...
Лет до двадцати я был одинок естественно, неощутимо, жил по течению куда прибьет, там и мой круг, потому что не знал, кто и зачем я. Влюбился в кино и первую свою женщину, ставшую моей женой, - получил в подарок единомышленников по киностудии и любовь Тома, а попав в туберкулезную больницу, потерял Тамару, и не хватило сил на кино. В санатории встретил Наташу и всех тех, кто боролся с недугом за свою жизнь.
Ушла из жизни Наташа, и я остался совсем один...
Спасали не только книги и музыка, спасала яхта - как бы случайно, но на всю жизнь свела меня судьба с братством беззаветно влюбленных в парус, солнце и ветер.
От каждого периода моей жизни кто-то остался в сердце моем. Но они далеко.
Никому не верь. Ни-ко-му, убежденно сказал Гусаров. Одинок и пьян был с тоски, весельчак, балагур, умница, красавец. Ни-ко-му, это он про минвнешторг, и я про свое заведение то же скажу, но я верю и буду верить до конца дней своих тем, кто верил вместе со мной в шестидесятые годы, тем, кто останется вечно молодым в памяти моей. Виталька Вехов, например... или его тоже изуродовала Система?
Внутренний звонок.
- Сааб, мистер Веков из каминг, - известил Ганеш.