Какая-то неясная опасность подступалась к генералу, и Шестериков не мог понять, с какой стороны она грозит. Но он твердо знал, что с той стороны, где стоит он, Шестериков, эта опасность не подступится. Это он решил так же твердо и быстро, как в тот зверски морозный день у Перемерок, когда повалился рядом с генералом в кровавый снег и перевел флажок автомата на одиночные выстрелы.
- Скажи мне честно, - майор наклонился к нему с видом озабоченным. Девушка эта... не слишком его тогда к рукам прибрала? До сих пор, небось, переживает, что так с нею вышло...
- Это которая девушка? - спросил Шестериков, озабоченный не меньше.
- Ну, которая до переправы была... Надюша, сестричка. Ходила к нему уколы делать. И не одни там, поди, были уколы?
- Конечно, не одни. Давление еще меряла. Пульс тоже считала.
- И всего делов?
- Какой там "всего"! - отвечал Шестериков. - Медики - они жутко настырные.
- Особливо фронтовички, - смеялся майор, - особливо молодые, горячие. А между прочим, - опять он делался серьезным, - приказ Верховного, запрещающий кой-какие отношения ближе пятидесяти километров от передовой, не отменен. И генералов он тоже касается. Так что если кто проговорится...
- Ну, может, они на пятьдесят первый километр специально уезжали. Не знаю, меня с собою не брали.
Насчет "кой-каких отношений" генерала Шестериков не сказал решительного "нет", поскольку не знал, какие на сей счет сведения у майора. Проговориться сама же эта Надюша могла подружкам, а какая-нибудь из них непременно была у него на крючке. О суровом приказе Верховного Шестериков слышал и знал, что этот приказ давно уже ни к кому не применяли. Однако ж могли применить, если есть он и если кому-то это понадобится. Поэтому решение он принял единственно верное: раз это тебе зачем-то нужно, тем более не скажу.
И майор Светлооков, быстро его поняв, свои поползновения с этой стороны - оставил.
- А что, сердце у него действительно барахлит? Пойми ты, не шашни меня волнуют, а его состояние. Спит он хорошо? Порошками не злоупотребляет?
Выяснилось, что сердце у генерала болит. Оно болит - за родину. Выяснилось, что спит он плохо, почти даже не спит, все печется об армии. Насчет порошков, правда, ничего не выяснилось.
- Лучше уж водки стакана два хлопнуть, - посоветовал майор. - А утром чайком опохмелиться - из бутылки с тремя звездочками.
"Ах, сука, - думал Шестериков, глядя на него ласково и со вниманием, я б тебе не три, я б тебе четыре зуба сейчас бы вышиб". Но отвечал он обстоятельно:
- Не уважают они этого - на ночь пить, а утром опохмеляться. Стопку одну за победу хлопнут - и то себя корят, что слабость проявили.