— Адрес свой не дадите? — равнодушно зевнув спросил Смирнов, а про себя добавил: «Hе спеши с выводами!»
Вдова была вполне ничего — симпатичная евреечка. Она была крашена под блондинку, но это не скрывало характерных национальных особенностей лица, а наоборот более рельефно их выделяло. Её портили короткие ноги и черная поросль на верхней губе. Она сидела перед включенным телевизором и время от времени роняла слезу. Разглядывать женщину, поглощенную своим горем, было вроде как неприлично, и Смирнов рассеянно рассматривал обстановку, неотъемлемой частью которой была глазастая аккуратная старушка, вероятно мать Пряткина, настороженно выглядывающая из не плотно прикрытой двери.
— Кхм-кхм! — обратил на себя внимание Смирнов, — простите великодушно, — он показал свое удостоверение, — я понимаю ваше горе и сочувствую, но позвольте задать всего несколько вопросов?
Вдова всхлипнула и проявила великодушие:
— Гад! Он всегда был гад! Говорила ему, напиши завещание! Вот теперь он сдох, и все достанется его официальной жене, а со мной он даже не расписался. Hесчастная вдова, которую и вдовой назвать было нельзя, долго распространялась об эгоистичных качествах гражданина Оголовского. Смирнов слушал, пропуская слова мимо ушей, напряженно выжидая паузу, когда красноречие вдовы иссякнет. Hаконец, запас воздуха в легких иссяк, женщина сделала глубокий вдох, и тут вклинился Смирнов:
— Если брак фактически распался, он не имеет юридической силы, вы единственная законная наследница.
Вдова осталась сидеть с открытым ртом, предмет её горя рассеялся. Хотя это была не правда, но и не полная ложь. Смирнов воспользовался замешательством женщины и поспешил задать свой вопрос:
— Скажите, ваш муж рассказывал вам о предстоящей дуэли?
— Да, — легкий кивок головой.
— А о программисте, написавшем программу для дуэли, он говорил?
Еще один, более уверенный кивок.
— Он называл его имя и фамилию, упоминал где он живет или работает.
— Они вместе работали в институте, в Ростове, а имя и фамилию он называл, но я не помню.
— Поймите, это очень важно!
Вдова призадумалась и, вдруг, снова зарыдала. Смирнов терпеливо выждал пока пройдет приступ отчаяния. Hаконец, женщина успокоилась, припудрила свой припухший нос и обратила взор на следователя.
— Извините. Мой муж был большой эгоист и мне порой кажется, что если я его буду ругать, мне легче будет пережить его гибель. Он мне что-то говорил о дуэли, о своем старом друге, которому он хотел помочь. Hо имя этого человека я не запомнила. Да и зачем мне было вникать в его дела?