Но как раз в это время пришла телефонограмма из Александровского: местная воинская команда требует освобождения уголовных каторжан и отказывается нести охрану тюрьмы. Команду кое-как успокоили. А во избежание осложнений Комитет послал Временному правительству телеграмму о необходимости ознаменовать торжество революции актом милости по отношению к лицам, впавшим в уголовные преступления при царизме.
Приходили в Комитет офицеры. Они говорили о своем желании работать в контакте с нами -- и в этом видели залог сохранения и укрепления армии. На эксцессы со стороны солдатской массы никто не жаловался. Но офицеры отмечали, что дисциплина пошатнулась, казарменная жизнь выбилась из колеи. Предлагали в воскресенье, 5 марта, устроить на Тихвинской площади парад всем частям гарнизона, объяснив солдатам, что этим заканчивается революция и возобновляется нормальное течение строевых и всяких иных занятий. Командующий войсками округа поддерживал этот план.
Устроили парад. Выдался морозный ясный денек с безоблачным небом. Шкинский верхом, окруженный штабными, принимал парад. Невдалеке от него расположился Комитет общественных организаций. Церетели от лица Комитета обратился к выстроенным на площади войскам с речью, призывая солдат защищать свободу, соблюдать дисциплину и относиться с полным доверием к командному составу.
-- Во главе армии, -- говорил Церетели, -- отныне будут стоять офицеры и генералы, которым доверяет революционная власть. Если ген. Шкинский командует войсками округа, то потому, что мы доверяем ему. Если ген. Шкинский утратит наше доверие, мы поручим командование другому лицу. Но мы будем требовать от революционной армии полного подчинения тем, кого мы поставили во главе ее.
Эта речь вызвала большое неудовольствие ген. Шкинского, и он тут же заявил членам Комитета, что Церетели "бунтует солдат вместо того, чтобы их успокаивать". Но еще большее неудовольствие генерала вызвало окончание парада. Воинские части одна за другой проходили "церемониальным маршем" мимо командующего округом. Отсалютовав генералу, офицеры присоединялись к его свите. Но один полковник, с грудью, увешанной георгиевскими крестами, отдав честь командующему, прошел мимо него, приблизился к Комитету и, опустив шашку, почтительно остановился в двух шагах от Церетели. Солдаты поняли эту демонстрацию и ответили на нее радостным "ура".
Число офицеров вокруг нас становилось все больше. О Шкинс-ком как будто забыли.
А вечером тот же полковник и с ним полдесятка других офицеров, из числа занимавших ответственные должности в командовании округа, явились в Комитет и предложили президиуму, во избежание нежелательных потрясений, сменить Шкинского как человека, не понимающего обстановки и не пользующегося доверием подчиненных, и назначить на его место полковника Фелицына, офицера безупречной боевой репутации и единственного, кто мог бы при настоящих условиях сплотить солдат и офицеров. Полковник Фелицын был тут же, но видно было, что выставление его кандидатуры на пост командующего войсками округа явилось для него неожиданностью. Он держался скромно, указывал на свою неподготовленность, но подтвердил мнение товарищей, что Шкинский ненадежен.