Но до этого часа оставалось еще пять дней. Тогда он еще доверял своему мозгу и, выправив курс, отправился на корму – посмотреть, как себя чувствует «Уиллард Флемминг», и помочь Мэри, как они и собирались, перенести его в тень, в проход между офицерскими каютами. Я не поставил звездочку перед именем Уиллард Флемминг, поскольку подобное лицо никогда не существовало и, следовательно, не могло умереть.
Мэри Хепберн настолько не интересовала капитана как личность, что он не потрудился даже узнать ее фамилию. Он полагал, что фамилия ее была Каплан – как значилось на нагрудном кармане списанной армейской куртки, которая служила теперь Уэйту подушкой.
Уэйт тоже называл ее миссис Каплан – сколько бы раз она его ни поправляла. Как-то среди ночи он сказал ей:
– Вы, евреи, умеете выживать.
– Вы тоже сумеете, Уиллард, – откликнулась она.
– М-да… – произнес он. – Прежде я полагал, что умею, миссис Каплан, а теперь уже не слишком уверен. Но, во всяком случае, те, кто не мертв, уже, считай, выжили.
– Ну-ну… – вмешалась она. – Давайте лучше поговорим о чем-нибудь приятном. Скажем, о Бальтре.
Однако, видимо, подача крови в мозг Уэйта на некоторое время нормализовалась, потому что он не дал увести себя в сторону от этой темы и с сухим смешком продолжал:
– Люди так любят похваляться своей способностью выжить, точно в этом есть что-то из ряда вон выходящее. Единственный, кто не может этим похвастаться, – это труп.
– Ну-ну, что это вы… – пролепетала она.
* * *
Когда капитан после восхода солнца подошел к ним, Мэри только что дала согласие на брак с Уэйтом. Он ее все-таки уломал. Он молил ее об этом, точно жаждущий о глотке воды, так что в конце концов она решила уступить. Если ему так позарез необходима была помолвка с нею, а это было все, чем она могла его одарить, то она сочла за благо дать ему желаемое.
Однако она вовсе не собиралась сразу принимать всерьез свое обещание – если собиралась вообще. Ей, разумеется, нравилось все, что он о себе рассказал. Узнав во время их ночных разговоров, что она энтузиаст лыжных походов, он с умилением сказал, что сроду не чувствовал себя счастливее, чем катаясь на лыжах, когда вокруг чистый, нетронутый снег и величественная тишина скованных морозом озер и лесов. На самом деле ему никогда не приходилось вставать на лыжи, но одной из его жертв была вдова владельца лыжной базы, расположенной в Белых горах, в Нью-Гэмпшире. Он начал обхаживать ее весной и бросил, обобрав до нитки, еще до того, как зеленые листья стали оранжевыми, желтыми, красными и коричневыми.