Трольхеттен (Болотников) - страница 62

* * *

Любовь, что бабочка: во-первых в неволе долго не живет, а во-вторых с ней происходит все то же самое что и с этим насекомым только наоборот - она имеет свойство закукливаться и некоторое время спустя из куколки вылезает нечто ничуть не похожее на исходный объект, и к тому же весьма неприятное, умеющее жрать, гадить и ничего больше. Так бывает. Еще корабль любви часто бьется о быт, почти всегда бьется о быт, что лишний раз доказывает - происхождение сего чувства явно потустороннего характера. Не потому ли рутина так часто заедает, даже самые вдохновленные и романтичные натуры. Проходит год, два, три и, посмотрите - где тот полет мысли и буря чувств?! Где нежные охи-вздохи и предложения притащить щербатую луну с небес? Где те милые, слезоточивые и словно вытянутые из пошленькой мелодрамы посиделки над рекой и чтение тут же забывающихся стишков вслух? Спросите у Александра Белоспицына - большого знатока данного предмета, которого за всю его несчастную и беспокойную жизнь не приголубила ни одна особа женского пола, исключая, разве что, его собственную мать. Разочаровавшийся во всем и вся скажет он вам - нетути! Сгинули, пропали, растворились, как уходит утренний вязкий туман, разгоняемый лучами набирающему силу солнышка, которое и высвечивает все с беспощадной, отрезвляющей ясностью. И килограмм макияжа на приевшемся лице любимой, и рыхлый животик бывшего поэта, а ныне здорового прагматика, потягивающего пиво у телевизора. И так бывает. Так есть почти везде, скажет вам Белоспицын, еще тот Белоспицын, которого судьба еще не свела с врачевателем душ человеческих Владом Сергеевым. Хотя если поискать, если хорошо поискать, можно и опровергнуть его подростковое неуверенное суждение. Но это если поискать. Сколько то дней минуло с тех пор как он встретил ее на той скамеечке в парке? Да он не помнил, знал, что было это в середине лета, и вокруг было совсем не так уныло как сейчас. Они поняли, что друг без друга жить не смогут, у них было сильное и красивое чувство, так что про эти пылающие отношения можно было снять фильм - ту самую пошленькую, но слезливую мелодраму. Он дарил ей цветы. Читал стихи, которыми естественно увлекался с отрочества (но никому не показывал, считая эту плохо срифмованную банальщину криком души, с кровью выдавленным из сердца), даже втайне от возлюбленной нарисовал ее портрет на толстом бумажном листе, увлеченно орудуя пером и черной тушью. Получилось не очень, но он решил, что это замечательный портрет - о да, он считал себя очень талантливым, талантливым во всем, он разрывался на части пытаясь следовать этим талантам. Нарисованный портрет он сложил вчетверо, а потом еще в два раза и носил в своем бумажнике, иногда трепетно проводя по шероховатой бумаге рукой. Некоторое время спустя он достал портрет, развернул его, и с досадой обнаружил, что лицо подруги жизни теперь испещрено прямимы и широкими, как панамский канал морщинами, там где бумага слежалась на сгибах, изза этого изображенная выглядела словно ее рисовали на кирпичной, солидно порушенной стене. Но сил выкинуть картинку он так и не нашел. Он пел ей песни, думая, что обладает хорошим голосом (ночами он обожал петь сам себе, приходя от собственных неблагозвучных голосовых переливов в полный восторг). Песен он знал много, и даже умел подыгрывать себе на гитаре, так же фальшиво, как и пел. Но в умении преподнести себя зачастую играет главную роль даже не талант, а пустой гонор и возвышенное самомнение, да еще может быть умение изрекать прописные истины с глубокомысленным видом. А что она? Она принимала все это как должное. Хлопала в ладоши и плакала тайком, когда ей приносили цветы (ярко красные розы, а плакала после того, когда их оказалось четное число, как для покойника - оказалось он не знал сколько полагается дарить). Ей очень нравились его стихи, они завораживали ее и она уносилась куда то вдаль, в широко раскинутые лазурные выси своих фантазий. Потом она говорила ему, что эти стихотворные строки прекрасны и он наверняка в будущем станет известным поэтом, и все его будут почитать, и он будет зарабатывать много денег - да, денежный вопрос был для нее если не на первом, то точно на втором месте. На самом деле смысла в читаемых стихах она не улавливала, а завораживало ее в основном от тембра его голоса. То же казалось и песен, хотя фальш зачастую резала ее слух. Он считал ее богиней, он говорил, что она отлично разбирается в исскустве, он приносил ей умные книги и она забирала их, и долго читала, находя их нудными и неинтересными, но все же читала, чтобы доставит удовольствие любимому. И на частых свиданьях с ним говорила про то, как ей понравились эти заплесневелые сонные труды. Она вела себя как нормальная женщина - в меру чувственно, в меру расчетливо с житейской хитринкой. Она и была нормальной. Была обыкновенной. Какое то время они еще гуляли по ночам, хотя в последнее время городские темные улицы, припорошенные дождем, обладали всем очарованием дохлой змеи. Смотрели на темные массивы домов, на проглядывающую сквозь тучи мутную луну. Смотрели и почти не замечали окружающей разрухи, увлеченные друг другом. Все последние городские потрясения прошли мимо них, едва задержавшись на краю сознания. В середине августа он переехал к ней домой. Она не могла - у нее была больная мать, страдающая параличом телесным и одновременно параличом сознания, преждевременно уйдя в ту чудесную страну, где каждый день все новое, которая и называется маразмом. Он принял все с покорностью, он понимал, все понимал. Тем более, что квартира была трехкомнатная и до третьей комнаты не доносились стоны сбрендившей бабки. С той же покорностью (и огненным энтузиазмом в сердце) он каждый день ходил за водой, а, как-то раз, приволок печку буржуйку, отхватив ее перед самым носом жадных скупщиков. Он наконец чувствовал себя человеком, чувствовал сильным. Черные шоры спали с его глаз и открыли этот прекрасный, медленно ветшающий мир во всей его мрачной красе. Он упивался этим. Вот только... почему в последнее время на глаза стали наползать другие шоры - серые? Сколько же прошло времени с момента их встречи? Почему ему кажется что много... так много?