Комбат прислушался:
– Вроде бы глушителем не зацепили…
Теперь вдоль дороги тянулись густо посаженные елки. В узком просвете, в самом конце подъезда-аллеи, желтел тусклый фонарь – простая лампочка под жестяным плафоном на деревянном столбе.
– Как думаешь, они сейчас там?
– Обычно ребята там и живут. Внизу мастерская, сверху комнаты. Но обещать ничего не могу.
– Ты уже своему дяде наобещал…
– Он мне тоже обещал пятьсот баксов отдать, а потом сказал, что не отдаст. Вот я и машину у него взял. Я деньги себе возвращал.
– Племянничек… – процедила сквозь зубы Наташа.
– Да, дома, – не обратил внимания на это замечание Гришан, – видите, окна горят.
– Те, что ли?
Под горкой стояло два обширных дома. В одном окна горели, а в другом нет.
– Тот еще не достроен. Его, кстати, племянник грузинского премьера строит.
– А мне какое дело? Хоть сын папы римского.
Рублев выключил фары и габаритные огни.
Машина теперь двигалась почти в полной темноте. И как только он умудрялся рассмотреть дорогу! Еще метров через двести комбат загнал автомобиль под самые елки, умудрившись развернуться на узкой дороге, где и с телегой-то было трудно управиться.
– Идешь с нами?
– Нет! – замотал головой Гришан. – Нельзя мне! – Не могу же я тебя одного оставить!
– Не можете, – согласился Валентин.
– Что ты предлагаешь?
– Я вам больше не нужен. Тут электричка неподалеку, я дойду до станции.
– Экий ты прыткий! А если ты нас обманул и никакой мастерской по разборке краденых машин здесь нет, а? Догонять прикажешь?
– Тоже верно.
– Наташа, что с этим дураком делать будем?
– Убивать его вроде бы не за что, а вот приятелям его сдать…
– Сдавать я никого не привык, – резко произнес комбат, – даже такую мразь, как эта.
Тогда Гришан предложил сам:
– Можете меня связать. Я никуда не убегу.
Борис Рублев удивленно приподнял брови.
– А если кто-нибудь на машину наткнется и тебе самому бежать придется?
– Об этом я и не подумал.
– Ладно, свяжем тебя, и под елочки положим. Так оно будет интереснее. Присматривай за ним.
Рублев обошел машину, открыл багажник и вытащил широкую капроновую ленту, которую Подберезский использовал как буксирный трос.
– На этой тебя и повесить можно, выдержит.
Гришан вышел из машины и, хотя его никто и не просил об этом, заложил руки за голову и пошел вдоль елок. Комбат приказал ему лечь, связал ему руки, ноги, но все равно остался длинный хвост ленты. Немного подумав, он привязал его к стволу придорожной елки и усмехнулся:
– Попасись тут немного на травке, а мы сейчас к твоим приятелям сходим.
– Только обо мне ни слова!
– Что ж, уважу. И тебе бы тут остаться стоило, – уже негромко произнес комбат слова, предназначавшиеся только для Наташи.