– Ну, – сказал Барабан, – теперь врубился?
– Сергей Иваныч, – всхлипывая, взмолился Леха, – делайте, что хотите. Хоть бейте, хоть режьте, хоть топите… Только скажите: за что? Что я сделал-то, а?
– Смотри-ка, – обратился Барабан к Матвею, – по-человечески заговорил. А то «побазарить», да «не всосал»… Я тебе, браток, вот чего толкую, – снова повернулся он к Лехе:
– Ты, дешевка надувная, Валеру Пистона в лагерь упрятал. Ну, до этого, даст бог, не дойдет, но крови ты попортил и мне, и ему…
А бабок-то, бабок сколько придется выбросить!
– Не правда, – почуяв под ногами относительно твердую почву, возразил Леха. – Это Пистон на меня клепает. Долг я ему вернул до последнего цента.
Вам говорю и ему могу повторить прямо в глаза: я с ним расплатился.
– Расплатился, – с кривой усмешкой повторил Барабан. – Это точно, расплатился. Сколько ты ему висел?
– Д-двадцать пять штук, – с запинкой ответил Леха.
– Зеленью?
– Ну так не на деревянные же в карты играть!
– Пистон теперь на чай играет, – напомнил Барабан, – и на ярославскую «Приму». А знаешь, почему? Потому что когда он с твоими баксами в обменник пришел, его мусора в шесть секунд замели.
На хате у него шмон устроили, нашли тысяч пять нормальных баксов и двадцать пять – ну, без малого, конечно, – твоих.
– Что значит – «моих»? – верно уловив самую суть сообщения, удивился Леха. – А чем мои от нормальных отличаются?
– А тем, что банковская машинка их не признает, – пояснил Барабан. – Двадцать пять штук! Мало того, что долг ты, получается, не отдал. Ты прикинь, какая теперь Пистону статья светит, какой срок ломится! А все из-за тебя, петушина. Что делать думаешь, братан?
– Я бы на его месте повесился, – внес свой вклад в беседу Матвей.
– Да кто же ему даст повеситься-то?! – воскликнул Барабан. – Со жмурика взятки гладки. Нет, жить он будет до тех пор, пока бабки не вернет – и те, что Пистону должен, и те, что нам – за хлопоты.
Плюс возмещение убытков, конечно. А там пусть как хочет. Хочет – вешается, не хочет – не надо…
Дверь ванной, скрипнув, приоткрылась пошире и один из мордоворотов Барабана просунул в щель обритый наголо, исполосованный страшными шрамами череп. Спутать этот череп с каким-то другим было бы просто невозможно: вряд ли на свете насчитывался хотя бы десяток людей, головы которых выглядели так, словно на них шинковали капусту.
Перед глазами у Лехи плыло и двоилось от переживаний, но он без труда узнал приятеля Пистона Колю, который был в ресторане в тот недоброй памяти вечер, когда Леха проиграл Пистону двадцать пять тысяч.
– Помыться решил, братан? – осклабившись, спросил он у Матвея. – Так ты бы хоть шмотки снял, что ли…