Следуя за Вилей, которого заметно качало, сержанты попали на замусоренную кухню и уселись на скрипучих, норовящих рассыпаться табуретах у заставленного грязной посудой стола. В незанавешенное окно заглядывала ночь.
Виля бесцельно подвигал на столе пустые стаканы, заглядывая в них со слабой надеждой, погремел стеклотарой в углу за ободранным холодильником и, буркнув: "Я щас", удалился из кухни, для верности придерживаясь :за стену. Вскоре стало
слышно, как он ломится к старухе, требуя выпивку. Старуха что-то невнятно и не слишком ласково скрипела в ответ сквозь запертую дверь.
- Он что, ее сын? - негромко спросил Губин, кивая в сторону прихожей, откуда доносились глухие удары кулаком по двери и матерная перебранка.
- Какой, на хрен, сын, - отмахнулся Ковалев. - Сосед он ей, коммуналка здесь, понял? Компания блатных и нищих.
- Повезло старухе, - сочувственно вздохнул Губин. - Как же она с ним живет, с алконавтом этим?
- Это еще вопрос, кому больше повезло, - ухмыльнулся Ковалев. - Максимовна, чтоб ты знал, три срока отмотала от звонка до звонка. И не маленьких, заметь. Первейшая в свое время б...ь-наводчица была, по всей Москве о ней слава ходила. Она и сейчас еще - ого-го!.. Сама, конечно, уже не работает, стара стала, вывеска не та. Думаешь, зря наш Виля двери на ночь запирает? Ведь пьяный же, как зонтик, а граница на замке. Ты бы слышал, как они тут отношения выясняют - кто у кого чего попятил. Чистый цирк, никакого телевизора не надо.
- Да я слышу, - кивнул Губин в сторону прихожей.
- Это? Это у них самая что ни на есть мирная беседа, все равно как мы с тобой о погоде разговариваем.
- Ну да? - поразился Губин. - Во дают, блин. А Виля - это что, кличка такая?
- Не, - покрутил головой Ковалев. - Это ему мама с папой так удружили. Он у нас Вильгельм Афанасьевич, не хрен собачий. С таким имечком любая кликуха за счастье покажется.
Впечатленный обилием новой информации Губин хотел еще о чем-то спросить, но тут в кухне, по-прежнему качаясь, возник Вильгельм Афанасьевич. В трясущейся руке он судорожно сжимал полулитровую банку, закрытую пожелтевшей полиэтиленовой крышкой, в чертах его помятого лица сквозила целеустремленность.
- Отвоевал, - сообщил он, плюхаясь на свободный табурет. - Сейчас голову поправлю, тогда поговорим. А то я никак понять не могу - не то ты с напарником, не то у меня в глазах двоится.
Он пошарил глазами по столу, ища, во что бы налить, не нашел и, сорвав крышку зубами, сделал богатырский глоток прямо из банки. Его перекосило, он содрогнулся всем телом и зашелся в надсадном кашле, щедро расплескивая самогон из открытой банки.