-Понял, понял,-сказал Виля. - Улики подбрасываем, начальнички?
- Не твоего ума дело. Делай, что говорят, и не вякай. И имей в виду: завалишь дело - ну, проспишь там или решишь, что погода неподходящая, - молись, козел. Не найдут книжки у него - найдут у тебя, не эти, так другие, и загремишь ты, Виля, далеко и надолго. А следом за тобой в зону весточка полетит: ссучился наш Виля, скурвился совсем, стучит он, падла, капитану Рябцеву, за денежку малую корешей продает - и этого он заложил, и этого, и вон того... И закопают тебя, Виля, в вечную мерзлоту, как мамонта. Живьем ведь закопают, Виля.
- Ладно, не пугай, пуганый уже, - буркнул Виля, отводя глаза. - Ну, чего ты наехал, как самосвал с дерьмом? Делов то на две минуты, все равно, что два пальца... это... обсморкать, а разговоров... Сделаем в лучшем виде, комар носа не подточит.
- Вот и хорошо. А дальше, значит, обычным порядком: звоночек по 02 и - как водится: имею, мол, сведения, что такой и сякой, проживающий по растакому адресу, замочил из корыстных побуждений старика букиниста Гершковича. Фамилию свою не называю, опасаясь, что вышеуказанный такой-сякой оборвет мне за это дело яйца... Кстати, забыл тебе сказать: если он тебя у себя на хате прихватит, он тебе не только яйца оборвет. Очень, говорят, серьезный мужчина.
- Эх, начальнички, - протяжно вздохнул Виля и надолго припал к своей банке, гулко глотая и двигая большим волосатым кадыком. Самогон тек по заросшим щетиной щекам, оставляя мокрые дорожки. - Вот смотрю я на вас, - продолжал он, отдышавшись, - и никак не пойму: чем вы от паханов отличаетесь?
- Формой одежды, - не задумываясь, ответил Ковалев, ничуть при этом не обидевшись.
- Ладно, - сказал Виля, со стуком ставя опустевшую банку на стол. Адрес-то есть у этого серьезного мужчины или мне с этими ключами всю Москву обойти?
Ковалев сказал адрес и заставил Вилю трижды повторить его, пока не убедился, что тот ничего не перепутает и сделает все как надо. Виля выпросил у Ковалева несколько сигарет и проводил сержантов до дверей. Заперев за ними замок и набросив цепочку, Виля вставил "Мальборо" в угол волосатого рта и, процедив: "Козлы, блин", - пошел на кухню искать спички. Ему до смерти хотелось добавить, но его кредит у Максимовны был давно превышен. Кроме того, он сильно подозревал, что, выпив еще немного, наверняка проспит предстоящее дело, подписав себе тем самым приговор: в том, что Ковалев говорил серьезно, стукач Виля не сомневался.
Расставшись с Вилей, сержанты спустились по загаженной лестнице, вторично спугнув давешнего кота, и сели в машину. Напоследок мазнув светом фар по исписанной стене и мокрым кустам, милицейская "девятка" вырулила со двора и покатилась в сторону Казанского вокзала - Ковалев и Губин рассчитывали до конца дежурства еще немного побороться с язвой проституции. Ковалев поудобнее откинулся на сиденье и, закурив, напевал: "Сын поварихи и лекальщика, я с детства был примерным мальчиком...", глядя из-под полуопущенных век на пролетающие мимо огни ночного города.