Он опустил трубку на колени и сказал Мещерякову:
- Домой звонит.
Мещеряков кивнул, показывая, что он все слышал и понял.
- Сейчас мы это дело проясним, - сказал Сорокин и поднес трубку к уху. - Алло... Ну, что? Где? На какой, к дьяволу, рыбалке?! Ах, на карася... Ну, я ему покажу карася. Что? Что надо, то и натворил. Твое дело дежурить, а не сплетни собирать. Вот именно. Вот и дежурь.
Ага, давай, всплакни, маме пожалуйся... Ну, все, все, отстань, некогда мне с тобой. Все равно ничего не скажу.
Все, будь здоров.
Он вернул трубку Мещерякову и развел руками.
- На карася уехал. Куда - жена то ли не знает, то ли не говорит. Ох уж мне эти милицейские жены!
Он посмотрел на Мещерякова и успокаивающе похлопал его по колену.
- Да ты не расстраивайся, полковник, - сказал он. - Завтра займусь этим прямо с утра. Ну, переночует он еще разок в изоляторе...
- Вот удовольствие, - проворчал Мещеряков.
- Удовольствие, конечно, ниже среднего, но тут уж ничего не попишешь. Разве что ты решишь взять тюрьму штурмом.
- Гм. - Под внимательным взглядом Сорокина Мещеряков смутился и отвел глаза. - Честно говоря, была у меня такая мысль...
- Не валяй дурака, полковник, - серьезно сказал Сорокин. - Потерпи немного. Обещаю, что сделаю все возможное и невозможное.
- А если этого не хватит?
- Надеюсь, что хватит.
Мещеряков не стал настаивать. В конце концов, нечего впутывать в это Сорокина. Пусть его совесть будет чиста.
Он отвез Сорокина домой и даже проводил до квартиры, чтобы хоть немного смягчить его участь.
Жена Сорокина, поворчав, действительно смягчилась и напоила обоих чаем - она была довольна, что муж все-таки вернулся, да и Мещерякова она уважала как человека серьезного и положительного. Прихлебывая обжигающий чай, Мещеряков подумал, как хорошо, что телепатии не существует: прочтя его мысли, симпатичная мадам Сорокина напрочь утратила бы веру в человечество.
***
Аппетита у них не было, и они решили на завтрак ограничиться чаем.
Шинкарев заметил, что жене больно глотать, и поспешно отвел глаза, чтобы не смотреть на ее осунувшееся лицо и снова вернувшуюся на шею цветастую косынку. Вместо этого он опустил глаза и принялся с тупым изумлением разглядывать свои руки. Только вчера он думал о том, что никогда не сможет намеренно причинить жене боль, и в эту же ночь пытался задушить вот этими самыми руками. Если бы под руку Алле не подвернулась лампа, он, как и боялся когда-то, проснулся бы рядом с окоченевшим трупом. "Вот тогда бы я точно сошел с ума, - подумал он, - окончательно и бесповоротно". Мысль эта показалась ему плоской и бесцветной, более того - лживой. Ведь не сошел же он с ума, узнав, что пытался ее убить. Что с того, что покушение не удалось? Главное, что он пытался, и ничего с ним при этом не случилось, разве что появилась новая шишка на голове. Никакого, черт его подери, сумасшествия...