- Сомневаюсь, - повторил Иларион. Самоцветова говорила слишком громко, и теперь он думал только о том, как бы поскорее отсюда убраться.
- Сомневается он... Ты сказку о царевне-лягушке слыхал? Внешность моя ему не подходит... Граждане! - вдруг завопила она пьяным голосом. Посмотрите на него! Наобещал с три короба, а теперь в кусты! Бедный мой малыш!.. Сыночек мой, Коленька-а-а!..
Из-за ширмы показалось обеспокоенное лицо официантки.
- У вас все в порядке?
- Нет, как видите, - сквозь зубы процедил Иларион. Он уже стоял, изо всех сил пытаясь аккуратно отодрать Самоцветову от татами. Поэтесса вцепилась как клещ. Потеряв терпение, Иларион рванул сильнее, столик с закусками перевернулся, и посуда посыпалась на пол. Что-то разбилось с дребезжащим треском - судя по звуку, это была керамика. Японская керамика, напомнил себе Иларион и, поднатужившись, поставил поэтессу вертикально. Парик съехал ей на лицо, и из-под него глухо доносились разудалые выкрики. - Извините, - продолжал Забродов, обращаясь к официантке. - Видите, какая неприятность... Мы уже уходим. Вот возьмите, пожалуйста.
Он не глядя выгреб из бумажника все, что там было, и сунул в руку официантке, которая во все глаза смотрела на него, не зная, что сказать. Наконец она нашлась, но то, что она произнесла, настолько противоречило тому, что она думала, что это было заметно невооруженным глазом.
- Приходите к нам еще, - натянуто улыбаясь, сказала она, очевидно повторяя заученный текст. - Мы всегда рады гостям.
- Да уж, - сказал Иларион, прикидывая, каким способом лучше всего транспортировать распоясавшуюся любимицу муз к выходу: держа под мышки, на плече или волоком. - Непременно придем, не сомневайтесь. У вас очень уютно.
В это время Самоцветова залихватским движением сдвинула на затылок закрывавший глаза парик и увидела официантку - вернее, не столько официантку, сколько ее кимоно и прическу, из которой торчали длинные деревянные шпильки.
- А, - с нехорошим оживлением воскликнула поэтесса, - попалась! Нигде от вас прохода нет! А ну, отойди от моего мужика, интервентка! Гейша недоделанная!
Она принялась бестолково размахивать руками, норовя нанести ни в чем не повинной официантке какое-нибудь увечье. Иларион почувствовал, что с него хватит. Все это напоминало какой-то бессвязный кошмар, но две вещи он знал наверняка: во-первых, что видит поэтессу Самоцветову в последний раз и, во-вторых, что путь в этот симпатичный ресторанчик ему отныне заказан. Он сделал незаметное движение рукой, и Самоцветова послушно обмякла, замолчав на полуслове и бессильно уронив голову.