– Куда же вы, Андрей Алексеевич? – зашептал мэр, придерживая Холмогорова за рукав. – Все ждут, что и вы слово скажете.
Только сейчас Цветков заметил, что к налитой в рюмку водке Холмогоров даже не притронулся.
Он умудрился не выпить ни капли, причем так, – что никто этого не заметил.
– Извините, но мне надо идти. Перед отъездом загляну к вам, – Холмогоров наскоро пожал руку растерянному мэру и вышел из зала.
Дверь резко отрезала от него гул голосов. Лестничные марши заливало солнце, вновь выглянувшее в разрыв облаков.
«Странный мужик, – подумал Цветков, – никак подход к нему не найду. Ко всем умею подобраться, уговорить, если надо, а к нему…»
Цветков, проработавший ббльшую часть жизни начальником, хорошо разбирался в людях, подобных себе. Умел уговорить выпить, умел поддержать разговор в компании, вовремя попросить чего-нибудь для себя или для города. Его ценили за то, что он умеет не только выпрашивать, но и отказать.
Мэр чувствовал, что гость из Москвы – человек абсолютно другой породы. Понять, о чем Холмогоров думает, Цветков не мог, как ни старался. Они видели перед собой одну и ту же картину, одного и того же человека, но думали при этом по-разному. «Ну и черт с ним! – в сердцах подумал он, уже не смущаясь упоминания нечистого. – У него своя работа, у меня своя. Главное – храм в городе построим. Неприлично в наше время без церкви жить».
Марина Комарова шла по улице, легко распрямив плечи и глядя прямо перед собой. Она не сворачивала, завидев встречных прохожих, шла так, словно их не существовало. И люди пугались ее взгляда, пугались черного платья, понимая, кто перед ними, сами уступали дорогу, жались к стенам, словно боялись случайно коснуться ее, как будто это прикосновение могло передать им смертельную заразу. Люди всегда сторонятся больных и тех, с кем случилось несчастье.
Комарова не видела, что происходит вокруг нее. Ее взгляд ловил ажурный мост над рекой, монастырь и кладбищенские холмы. Она не думала, куда идет, ноги сами вели ее. И вот уже фермы моста гудели у нее над головой. Скрипнула калитка кладбища, и женщина по густой сухой траве, оставшейся после зимы, подошла к могилам. Ветер гудел в кронах берез, росших выше по склону.
Женщина опустилась на колени прямо на сырую землю и запустила пальцы в рыхлый могильный песок. Все здесь теперь выглядело совсем иначе, чем пару часов тому назад, – пустынно и одиноко. Только следы толпившихся здесь людей остались на высохшей, лишь сбрызнутой дождем траве.
– Леша! – прошептала женщина, просыпая песок сквозь пальцы.