— Раньше не было, а теперь есть, — сказал Глеб. — Дай-ка затянуться.
Тянитолкай мрачно усмехнулся, отлепил от нижней губы папиросу и протянул ее Глебу мундштуком вперед. Слепой сделал глубокую, на все легкие, затяжку, вернул папиросу тезке и поймал на себе внимательный, изучающий взгляд Евгении Игоревны Горобец.
***
Раскаленный добела, слепящий шарик солнца еще не добрался до середины своего дневного пути, а над крышами уже повисло дрожащее знойное марево. Перспектива запруженной транспортом улицы терялась в сизой дымке выхлопных газов; на пыльных крышах и стеклах автомобилей неподвижно, как приклеенные, горели злые солнечные блики. На них было больно смотреть, и Федор Филиппович с недовольным вздохом извлек из кармана и нацепил на переносицу старомодные темные очки в широкой пластмассовой оправе. Мир немедленно окрасился в отвратительный болотно-зеленый цвет, но глазам стало полегче. «Как там Глеб? — подумал генерал Потапчук. — Что у них там с погодой?»
Собственно, он знал, как обстоят дела с погодой в тех краях, где вот уже почти три недели странствовал Слепой. В данный момент, если верить сводкам синоптиков, над Уссурийским краем нависло крыло юго-восточного циклона. Сейчас там, наверное, пасмурно и, возможно, моросит дождь. Федор Филиппович попытался представить себе все это: тайгу, дождь, отсыревшую одежду и обувь, тяжелый рюкзак за плечами, карабин на груди, ночлег в палатке, где воняет чужими портянками, — и ему стало грустно. Раньше подобные мелочи его нисколько не смущали и даже казались одним из неотъемлемых атрибутов настоящей жизни. Сейчас перспектива хотя бы две ночи подряд ночевать на сырой земле не вызывала у генерала ничего, кроме тоскливого раздражения, и он снова, в который уже раз, подумал, что понемногу становится старым бирюком. А вообще-то, если разобраться, все было правильно. Ну какой, спрашивается, толк может быть от пожилого генерала там, в этом чертовом лесу?
В салоне «Волги» было жарко, как в раскаленной духовке, пахло синтетической обивкой сидений, горячей пластмассой, бензином, пылью и выхлопными тазами. Федор Филиппович принялся раздраженно крутить ручку, опуская стекло. Водитель покосился на него с неодобрением, но промолчал: видя, в каком раздражении пребывает начальство, он не хотел по собственной инициативе брать на себя незавидную роль громоотвода. Впрочем, опустив стекло до половины, Федор Филиппович тут же поднял его снова: с открытым окном было еще хуже. «Поделом тебе, старому упрямому ослу, — сердито подумал он. — Все кругом ездят на импортных лимузинах с кондиционерами — зимой не холодно, летом не жарко, — один генерал Потапчук, видите ли, считает это непозволительной роскошью. Его заслуги перед Россией, по его мнению, не так велики, чтобы раскатывать в лимузинах… Можно подумать, России есть дело до заслуг генерала Потапчука! Уйдет он на пенсию или околеет прямо у себя в кабинете от обширного инфаркта — Россия и не заметит.