Она перестала регулярно посещать бары где-то с полгода назад. Поначалу она пыталась обманывать себя, говоря, что ей необходимо бывать среди людей, слышать их голоса и время от времени что-то говорить самой. Но чужие голоса не излечивали от одиночества, и постепенно она поняла, что ей нравятся не бары, а то, что в них подают. Говоря грубо и без околичностей, ей нравилось пить — несложный химический процесс расщепления алкоголя каким-то образом позволял находить в жизни привлекательные стороны независимо от того, где и как вводился в организм исходный продукт. Тогда она прервала свое турне по злачным местам, которые были все на одно лицо, и стала пить дома. Так можно было выпивать гораздо больше, не опасаясь проснуться за решеткой или в больнице, и гораздо быстрее достигать конечного состояния полного беспамятства, в котором не нужно было постоянно следить за тем, чтобы сквозь выстроенную на задворках сознания дамбу не просачивалось ни капли мутной, с красноватым оттенком водицы, тихо протухавшей по ту сторону дамбы. В этом состоянии вообще ничего не было нужно, кроме припасенной на утро пары глотков. Слово “алкоголизм” было пустым звуком, как и все остальные слова на всех языках мира. Вся жизнь превратилась в один монотонный пустой звук с тех пор, как шасси самолета со стуком коснулись посадочной полосы.
“Да нет, — подумала Катя, — пожалуй, это произошло раньше.
Впрочем, не будем об этом...”
Время от времени она выгодно продавала серии фотографий различным журналам, хотя они тоже были пусты и лишены не только смысловой, но и эмоциональной нагрузки — просто все, к чему она прикасалась, превращалось в деньги с того самого дня, как... черт возьми, с того самого дня, как она умерла. Запереть свою память на замок, стать просто обеспеченной телкой без прошлого и будущего и означало умереть — разве не так?
Она обернулась и посмотрела в окно. Темно-серый запыленный “порш” стоял на своем месте, приткнувшись в тени огромного трансконтинентального трейлера. Кожаный верх был опущен, и с Катиного места был хорошо виден Студент, со своеобычным в таких случаях унылым видом восседавший на водительском сиденье, вывесив наружу длинную розовую тряпку языка — жара стояла немилосердная. “Подсознание иногда выкидывает с нами странные штуки, — подумала Катя. Когда я покупала эту машину, я ведь совсем не думала о... обо всем этом”. “Ну-ну, — сказал внутри ее головы тоненький ехидный голосок, сильнее которого Катя ненавидела разве что своего налогового инспектора, обожавшего совать нос куда не следует даже больше, чем этот голосок. — Ну-ну, сказал голосок, ты молодец, просто умница: тверда, как сталь, и никаких воспоминаний. Конечно же, ты ни о чем таком не думала, выбирая машину — в конце концов, “порше” — отличный автомобиль, и вполне тебе по карману, — но вот как насчет собаки? Интересно было бы узнать, о чем ты думала, и в особенности — о чем ты НЕ думала, называя Лабрадора Студентом?”