- Я велю приготовить румелийскую дичь, - поклонился Ибрагим. Сладостей на четыре перемены.
- Сегодня холодно, - передернул плечами Сулейман, - не помешает и анатолийский кебаб.
- Не помешает, - охотно согласился Ибрагим.
- И что-нибудь зеленое. Без сладостей обойдемся. Мы не женщины.
- В самом деле, ваше величество, мы не женщины.
Впервые за день султан улыбнулся. Заметить эту улыбку под усами умел только Ибрагим.
- Мы сегодня хорошо постреляли.
- Ваше величество, воистину вы метали сегодня стрелы счастья.
- Но ты не отставал от меня!
- Опережать вас было бы преступно, отставать - позорно.
- Надеюсь, что наш великий визирь сложит газель об этом празднике стрельбы.
- Не слишком ли стар Пири Мехмед, ваше величество?
- Стар для стрельбы или для газелей? Как сказано в Коране: и голова покрылась сединой...
- Мехмед-паша суфий*, а суфии осуждают все утехи. Я мог бы сложить бейт** для великого визиря.
_______________
* С у ф и й - мусульманский ученый, последователь одной из
мусульманских сект.
** Б е й т - двустишие.
- Зачем же отказываться от такого намерения? - Султан забрал поводья своего коня у чаушей*, тронулся шагом с Ок-Мейдана.
_______________
* Ч а у ш - нижний чин в армии, а также слуга.
Ибрагим, держась возле его правого стремени, чуть наклонился к Сулейману, чтобы тому было лучше слышно, проскандировал ему:
Имеешь обычай, о суфий, осуждать вино, отрицать флейту!
Пей вино, будь человеком, оставь этот дурной обычай, о суфий!
- Это надо записать, - одобрительно заметил султан и пустил коня вскачь. Ибрагим скакал рядом, как его тень.
Они ужинали в покоях Мехмеда Фатиха, расписанных венецианским мастером Джентиле Беллини: белокурые женщины, зеленые деревья, гяурские строения, звери и птицы - все то, что запрещено Кораном. Но вино пили также запрещенное Кораном, хоть и сказано: "Поят их вином запечатанным", зато с султана постепенно сходила его обычная хмурость, он становился едва ли не тем шестнадцатилетним шах-заде из Маниси, который признавался Ибрагиму в любви и уважении на всю жизнь. Хмельной верблюд легче несет свою ношу. Пили и ели много, но еще больше выбрасывали, ибо челяди вход сюда был воспрещен, убирать было некому.
- Что не съедается - выбрасывается! - небрежно сказал султан. Сегодня вечером мне все особенно вкусно. А тебе?
- Мне тоже.
Ибрагим подливал Сулейману густой мускат, а у самого не выходило из головы: "Что не съедается - выбрасывается". А он бы не выбросил никогда и ничего - был ведь сыном бедных родителей. Но здесь, возле султана, уже не съедал всего, несмотря на всю свою ненасытность. Вот и Рушен не съел. Так что же теперь - выбросить? Но куда?