- Не робей, хлопцы! Фашистов даже за толстой броней трясет от страха перед нами! Видите, как они осторожно крадутся!
- А мы и не робеем, - усмехается Сероштан. - Мне вот Хведора Мефодьевича обеими руками приходится держать за ноги, а то он, як тигра, рвется на танк. Я его уговариваю: не растрачивай, куме, понапрасну силы, потерпи трошки, и зверюга сама прикатится до нас, тут ты ее и поджаривай...
Заметив удивленный взгляд Федора Браженко, Сероштан шутливо вцепился в его огромные кирзовые сапожищи, умоляюще кричит:
- Да не спеши ты, Хведор Мефодьевич, ну потерпи трошки - танк сам сейчас приползет!
Под дружный смех товарищей Браженко со всей серьезностью старается вырвать свои ноги из рук Сероштана.
- Да отстань ты от меня, товарищ сержант! - возмущается он. - Никуда я не рвусь, лежу спокойно! Ей-богу, товарищ комроты! - Браженко машинально перекрестился.
- Ай-яй-яй, Хведор Мефодьевич! - укоризненно качает головой Сероштан. - Как же это ты скрыл от нас при вступлении в партию, что от поповского дурману еще не освободился?
- Да освободился я, отстань, сучий сын! - всерьез обозлился Браженко. - Это я по привычке.
Возвращаюсь к Стаднюку, который встречает меня укоризненным взглядом:
- Ну что ты, Александр, носишься под пулями?
Выслушав мой рассказ о настроении бойцов, он заметил:
- Когда люди способны шутить, за них можно не беспокоиться. А тем временем фашистские танки снова осторожно двинулись вперед. И снова мы сосредоточили весь огонь на перебегающей пехоте. Она залегла, но танки продолжают надвигаться. Видя, как снаряды, высекая искры, отскакивают от лобовой брони, машинально подтягиваю к себе бутыль с бензином единственную надежду на благополучный исход при встрече с танком. И в этот момент кто-то из лежавших справа от меня вскочил и, завопив истошно "Спасай-ся-а! Раздавя-а-ат!", побежал.
- Стой! Назад! - кричу я, не узнавая своего голоса.
Знаю, что искру паники надо погасить, пока она не разгорелась, пытаюсь нажать курок, но палец не повинуется, словно окаменел. Как трудно стрелять по своему бойцу! Но меня опередили фашисты: паникер упал, сраженный их пулеметной очередью.
Однако в расположении комендантской роты один за другим вскакивают бойцы и под пулеметным огнем бегут вверх, к кустарнику. Лишь одному удается добежать.
Когда танки приблизились на триста - триста пятьдесят метров, с флангов по ним ударили замаскированные орудия. И следующую сотню метров сумели преодолеть только четыре машины. Три из них двигались на позицию, где залегли бойцы нашего батальона, а одна - на остатки комендантской роты. В этот критический момент навстречу танкам поползли три человека. С позиций, которые занимали бойцы нашего батальонного резерва, кто-то быстро передвигался вперед по-пластунски. В двух других без труда узнаю неразлучных Федоров - Толконюка и Браженко. Длинный, тощий Браженко по-змеиному извивается, ни на сантиметр не отрываясь от земли. Я не могу отвести взгляд от этих шагнувших навстречу смерти людей. Ведь трудно рассчитывать уцелеть в поединке с танком. Они, конечно, понимают грозящую им опасность. Понимают - и все-таки пошли. Без приказа. По велению долга.