Направив полет палки вниз, к асфальту, я встал стеной меж взревевшим от боли и негодования Чингизом и героически побледневшим ветераном. Встал лицом к старику, попросил с чувством, стараясь говорить насколько возможно убедительнее:
- Умоляю, батя - хватит! Ступай домой от греха. На, держи... - Я выхватил из рук счастливой девушки пятикилограммовый пакет. - ...держи яблоки. Даром, в подарок. Девушка, вы не заплатили, и не надо. Вам тоже подарок...
Мою напряженную спину атаковал пухлый живот Чингиза. Пахнущие чесноком пальцы азера вцепились в мою шею.
- Убээ-э-эю!!! - ревел Чингиз в ухо, силясь оттолкнуть меня в сторону.
- Заткнись, - огрызнулся я, резко согнув руку в локте.
Мой закаленный локоть пробил жировую прослойку и больно ужалил Чингиза в печень. Живот отлепился от моей спины, пахучие пальцы перестали мучить шею.
- Ступай домой, батя. Без обид, девушка, ладно? Расходитесь, граждане! У нас обед, санитарный час, расходитесь, не толпитесь...
Пакет с яблоками отвлек ветерана от дальнейших активных боевых действий. Девушка в мини-юбке заморгала часто-часто, решая, обижаться ей или радоваться. Остальные граждане, дружно затаившие дыхание во время кавалерийской атаки старичка, выдохнули все разом, заговорили, загомонили, рассредоточились, однако расходиться не спешили. Я повернулся к Чингизу.
Ушибленный азер замер в позе буквы Г. Попытался было разогнуться, но боль в печени не позволила. Чингиз взглянул на меня снизу вверх, его телячьи, навыкате глаза выражали крайнюю степень удивления.
- Ты мэня ударэл? - спросил Чингиз тихим, сдавленным голосом.
- Извини, случайно получилось. - Я виновато пожал плечами.
- Нэт, нэ случайно.
Из разбитого носа Чингиза, будто из ржавого крана, вязко капала кровь, но про трость ветерана он забыл. Аллах с ним, со вздорным стариком. Я! Я, ничтожный раб, стукнул господина. Я! Я во всем виноват! На моей машине привезены яблоки! Я впервые появился около рынка, и сразу взбунтовалась чернь, сразу потекла кровь из разбитого носа знатного купца. Я и сейчас стою, едва заметно улыбаясь уголком рта, вместо того чтобы пасть на колени и молить о прощении. Я, букашка, возомнил себя человеком! Как я посмел? Как такое возможно? Неужели я не понимаю, что за этим последует?
Я догадывался, но смутно. Ясность внес Мирон. Хитрый крестьянин возник тенью рядом со мной, крестьянином-простофилей, и прошептал обреченно:
- Кабздец нам, Семеныч. Полный кабздец.
Означенный "кабздец" наступил внезапно, но развивался поэтапно. На первом этапе, как я понял позже - подготовительном, из рыночного чрева выкатились и быстро приблизились к нам земляки пострадавшего Чингиза. Дюжина смуглых особей разогнала зевак, окружила нас с Мироном и не сильно попинала волосатыми лапами да модно подкованными копытами. Нас не били, нет, нам наносили мелкие, но обидные оскорбления действием, выражавшимся преимущественно в пощечинах и поджопниках. Ни я, ни Мирон особенно не сопротивлялись, стойко терпели. По возможности уворачивались от пинков и шлепков и молча узнавали гнусные подробности из интимной жизни каждого из нас вместе и порознь, а также слушали про половые извращения наших пап, мам, бабушек и дедушек.