— Понимаю, — процедил он сквозь сжатые зубы. — О нет, нет, продолжайте, если уж из вас так прёт. Итак, позвольте узнать, почему вы здесь, если я не желаю вас видеть?
— Потому что вам нужна моя помощь, — без обиняков заявил я. — Потому что возникла некая проблема, которая поставила ваши разработки по гремучникам в тупик, и теперь вы хватаетесь за соломинку.
Он не отрывал от меня взора.
— Вам известно, кто я?
— Нет. В последнее время мне приходилось вращаться, в основном, в деловых кругах, и…
— Я — доктор Влад Айзенштадт.
Я глотнул. Это имя было известно всем, даже тем, кто по уши увяз в бизнесе. Это был человек Возрождения Науки, в равной степени блиставший в области биологии, химии, кибернетики и нейропсихологии. Вообще-то следовало ожидать, что эту работу Патри поручит ученому его масштаба.
— Да, сэр. — Другого ответа на ум не пришло.
— Я — ученый, Бенедар, — продолжал он. Я имею дело с реальностью, с объективным миром, и не доверяю ничему, что по своей природе субъективно. А открывают мой список субъективного шарлатаны, угадывающие мысли, и все формы религии.
— Вы говорите совсем, как доктор Чи, — пробормотал я.
Ох, как же неприятно было ему услышать это сравнение!
— Вполне возможно. Кстати, именно он рекомендовал обратиться к вам.
— Ого! … Для меня это полная неожиданность, сэр.
Теперь в его чувствах ясно различалось облегчение. Облегчение, но с парадоксальным оттенком разочарования.
— Значит, на самом деле вы не можете читать мысли, — произнес он, как мне показалось, больше для себя.
— Нет, сэр. Я думал, что в досье Патри на Смотрителей достаточно ясно об этом сказано.
Его губы напряглись, чувствовалось, что он решает, не прекратить ли собеседование прямо сейчас.
— Если вам это поможет, доктор Айзенштадт, — предложил я, — то могу сообщить, что обнаружил у гремучников способность к эмоциональным изменениям.
Он кивнул, казалось, это не произвело на него никакого впечатления.
— Ну, это могут и наши сенсоры. Что нам действительно нужно… — он колебался. — Что мы действительно желаем, так это найти способ определения момента, когда кто-нибудь из них погибает.
— Простите? — не понял я.
— В чём дело? Разве вопрос сформулирован непонятно? Я желаю знать, существует ли какой-нибудь признак, по которому можно определить, мёртв гремучник или отправился… в гости.
Я смотрел на него, мысленно воспроизводя интонацию, с которой было произнесено последнее слово.
— Это беспокоит вас, не так ли? Мысль о том, что, возможно, и в нас существует нечто, способное жить вне физического тела?
— Если вы желаете порассуждать на религиозные темы, — довольно резко прервал он, — можете заняться этим в одиночку, в тюремной камере на Солитэре. Все, что мне от вас требуется, это ответ, можете вы обнаружить мёртвого гремучника или не можете, да или нет? — Он пристально смотрел на меня. — А в том случае, если ваш ответ будет отрицательным, нам придется просто пойти и взять одного из этих… спящих, любого, для того, чтобы подвергнуть его вивисекции.