– Кроме тебя.
– Ну да. Я же ее – Аня да Аня, она же молоденькая. Ну иногда, в его присутствии, Анна Петровна. А она глазищами-то ну прямо раздевает. Но я думал – жена. А ты б ее видел…
– Да видел я на кассете…
– Ну да, конечно. А он-то… Пузико, волосенки прилизанные, глазки водянистые, и руки вечно потные. А поди ж ты…
– Гнида.
– Ну хорошо, я понимаю, ребят, девчонок он по подвалам насобирал, ему на них плевать. Но ведь Анна – родная кровь. А он ее мало того, что сам, это хоть как-то понять можно, инцест – дело известное, но он же ее за «бабаки», как Андрей говорит, первому встречному подкладывает. Петя, разве можно так деньги любить?
– Ты от меня ответа ждешь? – Петр выразительно посмотрел на друга.
– Чудны дела Твои, Господи. Ну, с мальчишками ясно. Ты, что ли, в четырнадцать лет не дрочил?
– Я с ума просто сходил.
– А тут – такая баба.
– Но за девчонок ответит. Да еще «экстази»… Сегодня же успею слить по своим каналам – к вечеру упакуют. Вот бля буду.
Волков опустил солнцезащитный козырек.
Шоссе плавилось от жары. Над асфальтом прозрачными лужами висели миражи– обманки трепещущего марева, мгновенно исчезающие при приближении.
– Козел! – Петр чуть вильнул вправо, увернувшись от обогнавшей его белой «восьмерки», которая неожиданно возникла сзади, умудрилась втиснуться между ним и встречным КамАЗом и теперь, не сбрасывая скорости, улетала по расплавленной солнцем дороге. – Ты видел?
– А ты – видел?!
– Что?
– Да это же – она!
– Она?
– Ну да! Бешеная…
– Просекла. И тут же все просчитала. Сваливает.
– Сваливает…– Гурский вспомнил розовый сосок. – А может, и пусть, а? Тоже ведь существо, Богом обиженное.
– Как карта ляжет.
А карта в этом одному Господу известно кем раскладываемом пасьянсе в этот день легла так, что минут через пятнадцать их машина попала в громадную пробку.
Где объезжая по обочине вытянувшиеся гуськом автомобили, где встраиваясь в плотную цепочку, которая недовольно квакала клаксонами на наглый джип, но покорно уступала ему дорогу, они, продвигаясь со скоростью улитки, наконец проползли мимо пяти разбитых машин, которые, влетев друг в друга, перегородили все шоссе.
Ни милиции, ни «скорой» еще не было. Петр съехал на обочину, взял телефон и набрал номер.
– Едут уже, – сказал он Гурскому, стоя рядом с ним возле джипа и всматриваясь в самую середину чудовищной груды мятого железа, клочьев резины и битого стекла.
Там, лежа на боку, сплюснутым и искореженным горячим телом скорчилось то, что еще полчаса назад было белой «восьмеркой». А из-под него медленно растекалась, смешиваясь с дорожной грязью и расплавленным гудроном и начиная подсыхать, темная лужа густой крови.