— Когда-то я провел здесь месяца два.
— Как видно, поляки — любезный народ, — съехидничала майор Бесель. — Стоит только выйти на перрон, как кто-то услужливо дает прикурить немецкому офицеру.
— Может быть, он немец, — равнодушно ответил Клос. — Ты не очень наблюдательна.
— Может быть… А теперь не забудь: в Лиско-Здруе мы не знаем друг друга. Оба приезжаем в дом отдыха. Помни, что там каждую минуту может появиться их настоящий связной из Берлина. И чтобы не было недоразумений, повторяю еще раз: я беру на себя руководство всей операцией.
Клос ответил, что приказ есть приказ и он ему подчиняется. Ганна говорила еще что-то, но он больше ее не слушал. Они стояли в тамбуре вагона около дверей. «Стоит только передвинуть защелку на „Открыто“ — и… — промелькнуло в голове Клоса. — Если ее убрать сейчас, поверят ли, что это был несчастный случай? Может быть, поверят… Огромный риск, но при удаче наверняка еще одна провокация абвера провалится в самом начале». Решил. Передвинул защелку на «Открыто» в уверенности, что Бесель не заметила быстрого движения его руки…
— Мы должны быть осторожными, Ганс, — промолвила Ганна, — ибо каждая ошибка может нам дорого стоить. — Она отошла от двери, а потом быстро переставила защелку на «Закрыто».
«Интуиция? Предчувствие? А может быть, подозрение», — не переставал мучительно думать Клос, когда возвратился в купе. Здесь уже разместился со своими чемоданами господин Гебхардт, Он жаловался на то, что железнодорожники в Берлине ввели его в заблуждение и поэтому он вынужден был ехать до этого проклятого Лиско-Здруя с пересадкой в Варшаве. Впрочем, нужно ли ему вообще проводить свой отпуск на территории генерал-губернаторства? Он удивляется, как мог на это согласиться. Он, высокопоставленный чиновник, советник министерства пропаганды рейха, мог бы выехать куда-нибудь в горы или даже на французское побережье, а вместо этого едет в какой-то Лиско-Здруй. Может быть, его потянули в эти места военные воспоминания? Он хорошо помнит то время, когда участвовал в блицкриге тридцать девятого года и часть этой кампании провел около Лиско-Здруя. Это было незабываемое время настоящих мужских переживаний. Да, действительно незабываемое… Обрушив на них лавину слов, Гебхардт достал из чемодана бутылку французского коньяка и металлические стопочки. Вскоре они медленно тянули ароматный напиток, а Гебхардт все рассказывал и рассказывал о себе, даже о том, что на вокзале в Лиско-Здруе его будет ожидать машина одного высокопоставленного господина.
— Это мой близкий приятель, — продолжал Гебхардт, — и порядочный немец, который имеет теперь друзей в каждой оккупированной стране. — Он громко рассмеялся: — Поедете вместе со мной и увидите, какой я гонщик. Это мое увлечение.